Испанский богослов и врач. С 1536 по 1538 гг. изучал медицину на медицинском факультете Парижского университета и начал заниматься медицинской практикой, не оставляя вместе с тем своих богословских занятий. В 1553 году Сервет анонимно издал свой основной труд «Восстановление христианства», в котором изложил целостную картину мира. Решая вопрос о происхождении «живого духа» человека, Сервет в то же время решал и анатомо-физиологические проблемы. Ему принадлежит величайшее открытие – он доказал существование малого круга кровообращения, опроверг мнение Галена о просачивании крови из левой половины сердца в правую через небольшие отверстия, якобы имеющиеся в перегородке между предсердиями, и впервые дал верное представление о путях движения крови по ветвям легочной артерии из правого желудочка сердца в легкое и далее по ветвям легочных вен в левое предсердие. Сервет гениально предугадал физиологическое значение кровообращения по малому кругу и процессов, происходящих в легочной ткани. Он утверждал, что в легких происходит удаление из крови «сажи» и насыщение ее «свежим воздухом», в результате чего образуется «жизненный дух», являющийся источником всех движений организма. Богословские идеи Сервета подрывали основы схоластической картины мира, что не могло не навлечь на него нападок со стороны как католиков, так и протестантов. Сервет был сожжен в 1553 году в Женеве вместе со своей книгой.
Фракасторо джироламо (1478-1553)
Итальянский ученый, врач, писатель, один из представителей Возрождения. Медицинское образование получил в Падуе. Систематизировал и обобщил установленное его предшественниками положение о специфическом и размножающемся заразном начале – «контагии» и дал направление дальнейшему исследованию заразных болезней. Поэтому утверждение, что он является основоположником учения о контагии (заразе), неверно. Крупнейшая медицинская работа «О контагии, контагиозных болезнях и лечении» (1546) многократно переиздавалась. Обобщив взгляды предшественников, начиная с авторов античной древности до современных ему врачей, а также свой опыт, ученый впервые сделал попытку создать общую теорию эпидемических болезней и дать описание ряда отдельных болезней – оспы, кори, чумы, чахотки, бешенства, проказы и др. Первая книга посвящена общим теоретическим положениям, вторая – описанию отдельных заразных болезней, третья – лечению. По определению Фракасторо, «контагии – это тождественное поражение, переходящее от одного к другому; поражение совершается в мельчайших и недоступных нашим чувствам частицах и начинается с них». Он различал специфические «семена» (т.е. возбудители) определенных болезней и установил три вида их распространения: непосредственным соприкосновением, через предметы и на расстоянии. На родине Фракасторо в Вероне в 1555 г. ему был сооружен памятник.
Паре амбруаз (1510-1590)
Крупный французский хирург и акушер, реформатор хирургии. Врачебного образования не получил, учился хирургическому ремеслу в Париже в больнице Отель-Дье, где числился подмастерьем-цирюльником. С 1536 г. Служил в армии в качестве цирюльника-хирурга, участвовал в ее походах. В 1545 г. Опубликовал свой первый труд по военной хирургии – «Способ лечить огнестрельные раны, а также раны, нанесенные стрелами, копьями и др.» (переиздан в 1552 г.). вернувшись в Париж, практиковал как хирург и акушер. В 1549 г. Опубликовал труд «Руководство по извлечению младенцев, как живых, так и мертвых, из чрева матери». В 1554 г. Был принят в братство хирургов-практиков. Не имея врачебного звания, он стал хирургом и акушером при дворе короля (1559) и главным хирургом Отель-Дье. Крупнейшей научной заслугой Паре является его вклад в лечение огнестрельных ранений. Он отказался от принятого в средневековой медицине прижигания их раскаленным железом или заливания кипящим раствором («бальзамом») и впервые применил для этого чистую повязку. Он улучшил технику и исходы ампутаций, применив перевязку сосудов вместо их перекручивания, сдавления или прижигания, создал ряд новых инструментов; первым диагностировал перелом шейки бедра; предложил специальные повязки, жестяные корсеты, корригирующую обувь для лечения переломов и вывихов, искривления позвоночника, косолапости, а также сложные ортопедические приборы – искусственные суставы, протезы нижних конечностей и др. Хотя ему не удалось лично осуществлять большинство предложенных им ортопедических усовершенствований, но детальные рисунки Паре сыграли существенную роль в последующем развитии ортопедии. Для улучшения кровообращения он применил массаж. Его обобщающий труд «Регламент оказания помощи раненым» (1594) повторно переиздавался и служил основным врачебным руководством по вопросам военной хирургии. В акушерстве Паре применял и описал поворот плода на ножку (данный прием, как и перевязка сосудов в ране, применялись отдельными врачами в Древней Индии и в эллинистическом Египте, но были забыты в средние века), а также кесарево сечение при смерти роженицы (забытого после Сорана Эфесского). Деятельность Паре сыграла исключительную роль в становлении хирургии как научной дисциплины и превращении хирурга-ремесленника в полноправного врача-специалиста.
Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы… Будучи же судимы, отказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром.
Мигель Сервет, испанский мыслитель, ученый, врач, родился в 1509 году в Вильянуэве, в Арагоне. Получил диплом врача и поселился в Париже. Посвятил себя сочинению книг по философии и теологии, в которых критиковал основы Христианской доктрины, в публичной полемике бросил вызов Парижскому университету, вынужден был бежать. Судьба столкнула Сервета с могущественным женевским богословом Кальвином. В 1553 году по доносу Кальвина он был арестован инквизицией, сумел бежать и был схвачен вторично в Женеве. Историю смерти Сервета изложил, как всегда с поразительным психологическим мастерством, Стефан Цвейг:
«Изолированный в своей темнице от всего света, Сервет недели и недели предается экзальтированным надеждам. По своей природе крайне подверженный фантазированию и, кроме того, еще сбитый с толку тайными нашептываниями своих мнимых друзей, он все более и более одурманивается иллюзией, что уже давно убедил судей в истинности своих тезисов и что узурпатор Кальвин не сегодня - завтра под ругательства и проклятия будет с позором изгнан из города. Тем более ужасным является пробуждение Сервета, когда в его камеру входят секретари Совета, и один из них с каменным лицом, обстоятельно, развернув пергаментный список, зачитывает приговор. Как удар грома разражается этот приговор над головой Сервета. Словно каменный, не понимая, что произошло нечто чудовищное, слушает он объявляемое ему решение, по которому его уже завтра сожгут заживо как богохульника. Несколько минут стоит он, глухой, ничего не понимающий человек. Затем нервы истязаемого человека не выдерживают. Он начинает стонать, жаловаться, плакать, из его гортани на родном испанском языке вырывается леденящий душу крик ужаса. „Misericordia!“ („Милосердия!“). Его бесконечно уязвленная гордость полностью раздавлена страшным известием: несчастный, уничтоженный человек неподвижно смотрит перед собой остановившимися глазами, в которых нет искры жизни.
И упрямые проповедники уже считают, что за мирским триумфом над Серветом придет триумф духовный, что вот-вот можно будет вырвать у него добровольное признание в своих заблуждениях.
Но удивительно: едва проповедники слова Божьего касаются сокровеннейших фибр души этого почти мертвого человека - веры, едва требуют от него отречения от своих тезисов, мощно и гордо вспыхивает в нем прежнее его упорство. Пусть судят его, пусть подвергают мучениям, пусть сжигают его, пусть рвут его тело на части - Сервет не отступится от своего мировоззрения ни на дюйм… Резко он отклоняет настойчивые уговоры Фареля, спешно приехавшего из Лозанны в Женеву, чтобы вместе с Кальвином отпраздновать победу. Сервет утверждает, что земной приговор никогда не решит, прав человек в божеских вопросах или не прав. Убить - не значит убедить».
Перед смертью Сервет попросил свидания со своим обвинителем - Кальвином. Не для того, чтобы просить о помиловании, а чтобы просить о прощении в подлинно христианском смысле (прощении души, а не тела). Кальвин оказался настолько напыщенно высокомерным, что фактически не понял, о чем идет речь. Он по-прежнему требовал, чтобы Сервет признал его богословскую правоту, ну а христианского примирения меж ними быть не может.
«Конец ужасен, - пишет Цвейг. - 27 октября в одиннадцать утра приговоренного выводят в лохмотьях из темницы. Впервые за долгое время и в последний раз глаза, на веки вечные отвыкшие от света, видят небесное сияние; со всклокоченной бородой, грязный и истощенный, с цепями, лязгающими на каждом шагу. Идет, шатаясь, обреченный, и на ярком осеннем свету страшно его пепельное одряхлевшее лицо. Перед ступенями ратуши палачи грубо, с силой толкают с трудом стоящего на ногах человека… - он падает на колени. Склоненным обязан он выслушать приговор, который заканчивается словами:
„Мы, синдики, уголовные судьи этого города, вынесли и излагаем письменно наше решение, согласно которому тебя, Мигель Сервет, мы приговариваем в оковах быть доставленному на площадь Шампань, привязанному к столбу и заживо сожженному вместе с твоими книгами, писанными и печатанными тобой до полного испепеления. Так должен ты закончить свои дни, чтобы дать предостерегающий пример всем другим, кто решится на такое же преступление“.
Дрожа от нервного потрясения и холода, слушает приговоренный решение суда. В смертельном страхе подползает он на коленях к членам магистрата и умоляет их о малом снисхождении - быть казненным мечом, с тем, чтобы „избыток страданий не довел его до отчаяния“. Если он и согрешил, то сделал это по незнанию; всегда у него была только одна мысль - способствовать Божьей славе. В этот момент между судьями и человеком на коленях появляется Фарель. Громко спрашивает он приговоренного к смерти, согласен ли тот отказаться от своего учения, отрицающего триединство, в этом случае он получит право на более милосердную казнь. Но… Сервет вновь решительно отказывается от предложенного торга и повторяет ранее сказанные им слова, что ради своих убеждений готов вытерпеть любые муки.
Теперь предстоит трагическое шествие. И вот оно двинулось. Впереди, охраняемые лучниками, идут сеньор лейтенант и его помощник, оба со знаками отличия; в конце процессии теснится вечно любопытная толпа. Весь путь лежит через город мимо бесчисленных, робко и молчаливо глядящих зрителей; не унимается идущий рядом с осужденным Фарель. Беспрерывно, не умолкая ни на минуту, уговаривает он Сервета в последний час признать свои заблуждения… И услышав истинно набожный ответ Сервета, что, хотя ему мучительно тяжело принимать несправедливую смерть, он молит Бога быть милосердным к его, Сервета, обвинителям, догматик Фарель приходит в неистовство. „Как! Совершив самый тяжкий из возможных грехов, ты еще оправдываешься? Если ты и впредь будешь так же себя вести, я предам тебя приговору Божьему и покину, а ведь я решился было не покидать тебя до последнего твоего вздоха“.
Но Сервет уже безмолвен. Ему противны и палачи, и спорщики: ни слова более с ними. Беспрестанно, как бы одурманивая себя, бормочет этот мнимый еретик, этот человек, якобы отрицающий существование Бога: „О Боже, спаси мою душу, о Иисус, сын вечного Бога, прояви ко мне милосердие“ Затем, возвысив голос, просит он окружающих вместе с ним молиться за него. Даже на площади, где должна свершиться казнь, в непосредственной близости от костра, он еще раз становится на колени, чтобы сосредоточиться на мыслях о Боге. Но из страха, что этот чистый поступок мнимого еретика произведет на народ впечатление, фанатик Фарель кричит толпе, указывая на благоговейно склонившегося (Сервета):
„Вот вы видите, какова сила у сатаны, схватившего в свои лапы человека! Еретик очень учен и думал, вероятно, что вел себя правильно. Теперь же он находится во власти сатаны, и с каждым из вас может случиться такое!“ Между тем начинаются отвратительные приготовления. Уже дрова нагромождены возле столба, уже лязгают железные цепи, которыми Сервета привязывают к столбу, уже палач опутал приговоренному руки, тихо вздыхающему „Боже мой. Боже мой!“
К Сервету в последний раз пристает Фарель, громко выкрикивая жестокие слова:
„Больше тебе нечего сказать?“ Все еще надеется упрямец, что при виде места своих последних мучений Сервет признает истину Кальвина единственно верной.
Но Сервет отвечает:
„Могу ли я делать иное, кроме как говорить о Боге?“
Обманутый в своих ожиданиях, отступается Фарель от своей жертвы. Теперь очередь страшной работы другого палача - палача плоти. Железной цепью Сервет привязан к столбу, цепь обернута вокруг истощенного тела несколько раз. Между живым телом и жестко врезавшимися в него цепями палачи втискивают книгу и ту рукопись, которую Сервет некогда послал Кальвину, чтобы иметь от него братское мнение о ней; наконец, в издевку надевают ему позорный венец страданий - венок из зелени, осыпанной серой. Этими ужасными приготовлениями работа палача завершена. Ему остается лишь поджечь груду дров, и убийство начнется.
Пламя вспыхивает со всех сторон, раздается крик ужаса, исторгнутый из груди мученика, на мгновение люди, окружающие костер, отшатываются в ужасе. Вскоре дым и огонь скрывают страдания привязанного к столбу тела, но непрерывно из огня, медленно пожирающего живое тело, слышны все более пронзительные крики нестерпимых мук и, наконец, раздается мучительный, страстный призыв о помощи:
„Иисус, сын вечного Бога, сжалься надо мной!“
Полчаса длится эта неописуемо жуткая агония смерти. Затем огонь, насытившись, спадает, дым рассеивается, и на закоптелом столбе видна висящая в раскаленных докрасна цепях черная, чадящая, обуглившаяся масса, мерзкий студень, ничем не напоминающий человеческое существо. Только что мыслящее, страстно стремящееся к вечному земное существо, думающая частичка божественной души превратилась в страшную, противную, зловонную массу.
Кальвин на казни не присутствовал. Он предпочел остаться дома, в своем рабочем кабинете».
Книга, сгоревшая вместе с Серветом, вышла в свет за несколько месяцев до казни во Вьенне, во Франции. Название ее было «Восстановление христианства». Распространиться она не успела. Палачи сожгли весь тираж, и долгое время считалось, что произведение не сохранилось. Однако спустя много лет один экземпляр был обнаружен в Англии. Книга переходила из рук в руки, пока не была приобретена парижской национальной библиотекой.
На том месте, где сгорел Сервет, в 1903 году протестанты поставили ему памятник.
В 1531 году вышел в свет его трактат «Об ошибках троичности», а через год - второй трактат «Две книги диалогов о Троице», ставший ответом на полемику в связи с его первой работой. Антитринитарные взгляды Сервета вызвали протест как в католическом, так и в протестантском мире, и он был вынужден скрываться, приняв имя Михаила Виллановануса (Мишель Вильнев).
После 1532 года Сервет поселился в Лионе . В этот период он написал комментарии к новому изданию «Географии» Птолемея , в котором, в частности, восстановил забытый приоритет Колумба в открытии Нового света. В 1535-1538 годах изучал медицину в Парижском университете. Его астрологические занятия вызвали недовольство профессоров университета, дело рассматривалось Парижским парламентом, после чего Сервет был вынужден бежать из города. Он жил в различных городах Франции, занимаясь под чужим именем врачебной практикой. После 1540 года стал личным врачом архиепископа Пьера Пальмье во Вьенне . Переписка с Кальвином , которую Сервет вёл в течение нескольких лет, выявила полное несогласие их во взглядах, и Кальвин причислил Сервета к числу злейших врагов христианской религии.
В 1553 году во Вьенне анонимно вышел главный труд Сервета «Восстановление христианства» («Christianismi Restitutio »), содержащий основы его антитринитарной «рациональной теологии». Цель Сервета - «восстановить христианство», которое, по его мнению, одинаково ложно толкуется католиками и реформаторами. Полный её заголовок гласит:
«Восстановление христианства, или обращение к апостольской церкви вернуться к её собственным началам, после того как будет восстановлено познание Бога, вера в Христа нашего искупителя, возрождение, крещение а также вкушение пищи Господней. И после того как для нас вновь, наконец откроется царствие небесное, будет даровано избавление от безбожного Вавилона, и враг человеческий с присными своими будет уничтожен.»
Гуго Глязер, Исследователи человеческого тела от Гиппократа до Павлова, с. 82.
В своем труде Сервет отрицает догмат о Троице . Бог, считает он - един и непознаваем, но открывается человеку в Слове и Духе. Сервет не признает Слово и Дух ипостасями, а только модусами самовозвещения и самосообщения Божества. О Христе Сервет мыслит как о Сыне Божием, при этом утверждает, что душу Христа составило соединение Святого Духа, который есть божественное дыхание, с дыханием земной, сотворенной жизни. Сходясь с анабаптистами относительно неправильности крещения малолетних, Сервет полагает, что крещение сообщает человеку дух Христа. Рассматривая понятие души, Сервет попытался дать представление о крови как обиталище души, и при этом впервые в Европе описал малый круг кровообращения .
«Чтобы уразуметь это, нужно сначала понять, как производится жизненный дух (vitalis spiritus )… Жизненный дух берет своё начало в левом сердечном желудочке, при этом особое содействие производству жизненного духа оказывают легкие, так как там происходит смешение входящего в них воздуха с кровью, поступающей из правого сердечного желудочка. Этот путь крови, однако, вовсе не пролегает через перегородку сердца, как принято думать, а кровь чрезвычайно искусным образом гонится другим путём из правого сердечного желудочка в легкие… Здесь она смешивается с вдыхаемым воздухом, в то время как при вдыхании кровь освобождается от сажи… После того, как через дыхание легких кровь хорошо перемешана, она, наконец, снова притягивается в левый сердечный желудочек.» ()
Гуго Глязер, Исследователи человеческого тела от Гиппократа до Павлова, с. 83.
Таким образом, в работе Сервета было уточнено бытовавшее среди врачей более 1300 лет ошибочное представление Галена о переходе крови из правого желудочка в левый через сердечную перегородку. Приоритет Сервета в изучении кровообращения считался неоспоримым до тех пор, пока в 1929 году в Дамаске не была найдена рукопись арабского врача Ибн-ан-Нафиса с описанием лёгочного кровообращения. Прямые текстовые совпадения в описаниях Сервета и Ибн-ан-Нафиса позволяют предполагать знакомство Сервета с текстом его арабского предшественника.
Книга Сервета была признана еретической, а весь тираж её уничтожен. Книга вышла с инициалами M. S. V., что позволило инквизиции установить авторство Сервета. Он был арестован, но ему повезло. Во время судебного процесса бежал из тюрьмы и был заочно приговорён к смерти. После удачного побега Сервет направился в Женеву и неосмотрительно посетил богослужение в церкви Кальвина, где был узнан и арестован. Несколькими годами ранее, Сервет настойчиво писал Кальвину в Женеву. Тот отправил ему свои «Наставления в христианской вере», которые Сервет отправил обратно с оскорбительными заметками на полях.
Существуют разногласия в отношении роли Жана Кальвина в смерти Сервета. Некоторые считают Кальвина кровожадным палачом, беспощадно разделавшимся с несчастным Серветом. Другие говорят, что Кальвин и его друзья уговаривали Сервета отречься от своих анти-тринитаристских взглядов. Когда эти попытки оказались напрасны, все швейцарские кантоны посоветовали женевским «инквизиторам» казнить Сервета. Кальвин просил заменить сожжение на более гуманную казнь (мечом), но вышло иначе. Сервет был сожжен на костре 27 октября 1553 г., так и не поддавшись требованиям палачей признать Иисуса Христа вечным Сыном Божьим.
Сервет вошёл в светскую историю прежде всего как первая жертва протестантского фанатизма, и его смерть положила начало многовековой дискуссии о свободе совести. Первым трудом на эту тему был трактат известного итальянского гуманиста Себастьяна Кастеллио «О еретиках» (1554). Вольтер писал в «Опыте о нравах», что казнь Сервета произвела на него большее впечатление, чем все костры инквизиции.
Память
- Памятники Сервету установлены в Женеве (1903 г.) и Париже (1908 г).
- Именем Сервета названа в Женеве.
Напишите отзыв о статье "Сервет, Мигель"
Примечания
Литература
- .
- Будрин Е. М. Сервет и его время. - Казань, 1878.
- Михайловский В. Сервет и Кальвин. - М., 1883.
- Новая философская энциклопедия / Институт философии РАН. - М.: Мысль, 2001.
- Горбатов Д. // Лебедь: независимый альманах. - 2005. - № 452 (20 ноября) .
- Bainton R. H. Hunted Heretic. A life and death of Michael Servetus. - Boston, 1953.
- Baron Fernandez J. Miguel Servet. Su vida y su obra. - Madrid, 1970.
- Savonarole. Michel Servet. Les grandes proces d’histoire. - Paris, 1979.
- Gordon Kinder A. Michael Servetus. - 1989.
- Гуго Глязер Исследователи человеческого тела от Гиппократа до Павлова - М:. Медгиз, 1956. - 244 с.
Ссылки
- - статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание)
- - статья из Философской энциклопедии
- Клот Л. . Наша Газета (31 марта 2009). Проверено 13 августа 2012. .
Отрывок, характеризующий Сервет, Мигель
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.
На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l"Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь. – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов, – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ, молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C"est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
Сервет был настоящим эрудитом и разбирался во многих науках, включая математику, астрономию и метеорологию, географию, анатомию человека, медицину и фармакологию, а также юриспруденцию. Сервет занимался переводами и на языке оригинала исследовал Библию с научной точки зрения.
Сервет был первым европейцем, правильно описавшим функции малого круга кровообращения. Он участвовал в протестантской Реформации и распространял антитринитарные взгляды. Мигель выпустил трактаты "Об ошибках троичности" и "Две книги диалогов о Троице", разгневал католиков и протестантов своим пониманием христологии и поплатился за это своей жизнью. Его арестовали в Женеве (Geneva) и сожгли на костре как еретика по приказу Протестантского руководящего совета.
Мигель Сервет обучался в Сарагосе (Zaragoza), Париже (Paris) и Тулузе (Toulouse). Вероятно, во время пребывания в последнем Мигель получил доступ к запрещенным религиозным книгам. В 15 лет он поступил на службу к монаху-францисканцу по имени Хуан де Кинтана (Juan de Quintana). Кинтана стал духовником Карла V (Charles V) в 1530-м, и Сервету было позволено сопровождать императорскую свиту в качестве пажа или помощника. Мигеля просто возмутил показной блеск и роскошь, в которой купался Папа и его свита, посему он решил пойти путем реформации.
К октябрю 1530-го Сервет уже начал распространять свои богословские умозаключения. В июле 1531-го вышел его трактат "Об ошибках троичности", а годом позже трактат "Две книги диалогов о Троице". Преследуемый инквизицией, Сервет бежал во Францию (France) и принял имя Михаил Вилланованус. Он опубликовал первое французское издание "Географии" Птолемея (Ptolemy) и свой вариант перевода Библии.
С 1536-го Сервет изучал медицину в Парижском Университете (University of Paris), зарабатывая преподаванием математики и астрономии. Он предсказал лунное затмение Марса, нажил массу завистников и врагов и даже стал жертвой нападения. Мигель сумел защититься и ранил одного из нападавших в битве на мечах, за что несколько дней провел в тюрьме. Он стал доктором медицины в 1539-м. Начав медицинскую практику, Сервет был назначен личным врачом архиепископа Вены (Vienne) и вице-губернатора Дофине (Dauphiné).
Несколько лет Сервет вел переписку с французским богословом Жаном Кальвином (Jean Cauvin). Обмен мыслями выявил полное расхождение во взглядах, так что Кальвин, в конечном итоге, объявил Сервета злейшим врагом всех христиан. В 1553-м Мигель выпустил религиозную работу "Восстановление христианства", где в резкой форме отверг идею предопределения. Он настаивал на том, что Бог слепо не обрекает на мучения и не бросает в огненный ад никого, кто не вызывает осуждения мыслью, словом или делом. В этот же труд было включено первое описание малого круга кровообращения.
Согласно антитринитарной теологии Сервета, крещение младенцев не имело никакого смысла, т.к. сам по себе обряд крещения есть осознанное посвящение самого себя на службу Богу. Затрагивая тему бестелесной души, Мигель пытался в своих трудах представить кровь как обиталище души. Он наделся, что устранение тринитарной догмы, "троебожия", сделает христианство более привлекательным для последователей иудаизма и ислама, где сохранилась вера в единого Бога.
Когда Сервета схватили первый раз по обвинению в ереси, ему удалось бежать из тюрьмы во время судебного процесса. После этого инакомыслящего заочно приговорили к смерти. Намеревавшийся укрыться в Италии (Italy), Сервет по непонятной причине остановился в Женеве, где его раскрыл Кальвин и его приспешники. Мигеля задержали 13 августа 1553-го, когда он появился на богослужении Кальвина.
Хотя Кальвин возражал против метода казни Сервета, считая жестокостью сжигать человека на костре, он все же был уверен, что тот заслуживает смерти по причине своего "отвратительного кощунства". И все же 24 октября 1553-го суд приговорил Мигеля к казни через сожжение на костре за отрицание Троицы и обряда крещения младенцев. Кальвин просил обезглавить Мигеля как предателя, но Протестантский руководящий совет Женевы отказал в прошении.
27 октября 1553-го Сервет был сожжен на костре за пределами Женевы, как полагают, с последним экземпляром его книги, прикованной к его ноге. Историки утверждают, что перед смертью Мигель произнес фразу "Иисус, Сын Вечного Бога, помилуй меня". Этим теолог-антитринитарий Сервет, ставший первой жертвой протестантского фанатизма, лишний раз дал понять, что считал Иисуса тем, кто имел начало, кто был сотворен Богом.
В 1903-м Сервету был установлен памятник в Женеве, а затем, в 1908-м, в Париже.
Сервет был первым европейцем, правильно описавшим функции малого круга кровообращения. Он участвовал в протестантской Реформации и распространял антитринитарные взгляды. Мигель выпустил трактаты "Об ошибках троичности" и "Две книги диалогов о Троице", разгневал католиков и протестантов своим пониманием христологии и поплатился за это своей жизнью. Его арестовали в Женеве (Geneva) и сожгли на костре как еретика по приказу Протестантского руководящего совета.
Мигель Сервет обучался в Сарагосе (Zaragoza), Париже (Paris) и Тулузе (Toulouse). Вероятно, во время пребывания в последнем Мигель получил доступ к запрещенным религиозным книгам. В 15 лет он поступил на службу к монаху-францисканцу по имени Хуан де Кинтана (Juan de Quintana). Кинтана стал духовником Карла V (Charles V) в 1530-м, и Сервету было позволено сопровождать императорскую свиту в качестве пажа или помощника. Мигеля просто возмутил показной блеск и роскошь, в которой купался Папа и его свита, посему он решил пойти путем реформации.
К октябрю 1530-го Сервет уже начал распространять свои богословские умозаключения. В июле 1531-го вышел его трактат "Об ошибках троичности", а годом позже трактат "Две книги диалогов о Троице". Преследуемый инквизицией, Сервет бежал во Францию (France) и принял имя Михаил Вилланованус. Он опубликовал первое французское издание "Географии" Птолемея (Ptolemy) и свой вариант перевода Библии.
С 1536-го Сервет изучал медицину в Парижском Университете (University of Paris), зарабатывая преподаванием математики и астрономии. Он предсказал лунное затмение Марса, нажил массу завистников и врагов и даже стал жертвой нападения. Мигель сумел защититься и ранил одного из нападавших в битве на мечах, за что несколько дней провел в тюрьме. Он стал доктором медицины в 1539-м. Начав медицинскую практику, Сервет был назначен личным врачом архиепископа Вены (Vienne) и вице-губернатора Дофине (Dauphiné).
Несколько лет Сервет вел переписку с французским богословом Жаном Кальвином (Jean Cauvin). Обмен мыслями выявил полное расхождение во взглядах, так что Кальвин, в конечном итоге, объявил Сервета злейшим врагом всех христиан. В 1553-м Мигель выпустил религиозную работу "Восстановление христианства", где в резкой форме отверг идею предопределения. Он настаивал на том, что Бог слепо не обрекает на мучения и не бросает в огненный ад никого, кто не вызывает осуждения мыслью, словом или делом. В этот же труд было включено первое описание малого круга кровообращения.
Согласно антитринитарной теологии Сервета, крещение младенцев не имело никакого смысла, т.к. сам по себе обряд крещения есть осознанное посвящение самого себя на службу Богу. Затрагивая тему бестелесной души, Мигель пытался в своих трудах представить кровь как обиталище души. Он наделся, что устранение тринитарной догмы, "троебожия", сделает христианство более привлекательным для последователей иудаизма и ислама, где сохранилась вера в единого Бога.
Когда Сервета схватили первый раз по обвинению в ереси, ему удалось бежать из тюрьмы во время судебного процесса. После этого инакомыслящего заочно приговорили к смерти. Намеревавшийся укрыться в Италии (Italy), Сервет по непонятной причине остановился в Женеве, где его раскрыл Кальвин и его приспешники. Мигеля задержали 13 августа 1553-го, когда он появился на богослужении Кальвина.
Хотя Кальвин возражал против метода казни Сервета, считая жестокостью сжигать человека на костре, он все же был уверен, что тот заслуживает смерти по причине своего "отвратительного кощунства". И все же 24 октября 1553-го суд приговорил Мигеля к казни через сожжение на костре за отрицание Троицы и обряда крещения младенцев. Кальвин просил обезглавить Мигеля как предателя, но Протестантский руководящий совет Женевы отказал в прошении.
Лучшие дня
| Самый татуированный человек в мире Посетило:37 |
Абсолютно счастливая женщина |
