Душа, не стремись к вечной жизни, Но постарайся исчерпать то, что возможно.
Пиндар. Пифийские песни (III, 62-63)
На нижеследующих страницах речь пойдет о чувстве абсурда, обнаруживаемом в наш век повсюду,- о чувстве, а не о философии абсурда, собственно говоря, нашему времени неизвестной. Элементарная честность требует с самого начала признать, чем эти страницы обязаны некоторым современным мыслителям. Нет смысла скрывать, что я буду их цитировать и обсуждать на протяжении всей этой работы.
Стоит в то же время отметить, что абсурд, который до сих пор принимали за вывод, берется здесь в качестве исходного пункта. В этом смысле мои размышления предварительны: нельзя сказать, к какой позиции они приведут. Здесь вы найдете только чистое описание болезни духа, к которому пока не примешаны ни метафизика, ни вера. Таковы пределы книги, такова ее единственная предвзятость.
Абсурд и самоубийство
Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема - проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить,значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное - имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями второстепенно. Таковы условия игры: прежде всего нужно дать ответ. И если верно, как того хотел Ницше, что заслуживающий уважения философ должен служить примером, то понятна и значимость ответа - за ним последуют определенные действия. Эту очевидность чует сердце, но в нее необходимо вникнуть, чтобы сделать ясной для ума.
Как определить большую неотложность одного вопроса в сравнении с другим? Судить должно по действиям, которые следуют за решением. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь умирал за онтологический аргумент. Галилей отдавал должное научной истине, но с необычайной легкостью от нее отрекся, как только она стала опасной для его жизни. В каком-то смысле он был прав. Такая истина не стоила костра. Земля ли вертится вокруг Солнца, Солнце ли вокруг Земли - не все ли равно? Словом, вопрос это пустой. И в то же время я вижу, как умирает множество людей, ибо, по их мнению, жизнь не стоит того, чтобы ее прожить. Мне известны и те, кто, как ни странно, готовы покончить с собой ради идей или иллюзий, служащих основанием их жизни (то, что называется причиной жизни, оказывается одновременно и превосходной причиной смерти). Поэтому вопрос о смысле жизни я считаю самым неотложным из всех вопросов. Как на него ответить? По-видимому, имеются всего два метода осмысления всех существенных проблем - а таковыми я считаю лишь те, которые грозят смертью или удесятеряют страстное желание жить,- это методы Ла Палисса и Дон Кихота. Только в том случае, когда очевидность и восторг уравновешивают друг друга, мы получаем доступ и к эмоциям, и к ясности. При рассмотрении столь скромного и в то же время столь заряженного патетикой предмета классическая диалектическая ученость должна уступить место более непритязательной установке ума, опирающейся как на здравый смысл, так и на симпатию.
Самоубийство всегда рассматривалось исключительно в качестве социального феномена. Мы же, напротив, с самого начала ставим вопрос о связи самоубийства с мышлением индивида. Самоубийство подготавливается в безмолвии сердца, подобно Великому Деянию алхимиков. Сам человек ничего о нем не знает, но в один прекрасный день стреляется или топится. Об одном самоубийце-домоправителе мне говорили, что он сильно изменился, потеряв пять лет назад дочь, что эта история его " подточила" . Трудно найти более точное слово. Стоит мышлению начаться, и оно уже подтачивает. Поначалу роль общества здесь не велика. Червь сидит в сердце человека, там его и нужно искать. Необходимо понять ту смертельную игру, которая ведет от ясности в отношении собственного существования к бегству с этого света.
Причин для самоубийства много, и самые очевидные из них, как правило, не самые действенные. Самоубийство редко бывает результатом рефлексии (такая гипотеза, впрочем, не исключается). Развязка наступает почти всегда безотчетно. Газеты сообщают об " интимных горестях" или о " неизлечимой болезни" . Такие объяснения вполне приемлемы. Но стоило бы выяснить, не был ли в тот день равнодушен друг отчаявшегося - тогда виновен именно он. Ибо и этой малости могло быть достаточно, чтобы горечь и скука, скопившиеся в сердце самоубийцы, вырвались наружу.
Воспользуемся случаем, чтобы отметить относительность рассуждений, про водимых и этом эссе: самоубийство может быть связано с куда более уважительными причинами. Примером могут служить политические самоубийства, которые совершались " из протеста" во время китайской революции.
Но если трудно с точностью зафиксировать мгновение, неуловимое движение, при котором избирается смертный жребий, то намного легче сделать выводы из самого деяния. В известном смысле, совсем как в мелодраме, самоубийство равносильно признанию. Покончить с собой значит признаться, что жизнь кончена, что она сделалась непонятной. Не будем, однако, проводить далеких аналогии, вернемся к обыденному языку. Признается попросту, что "жить не стоит". Естественно, жить всегда нелегко. Мы продолжаем совершать требуемые от нас действия но самым разным причинам, прежде всего и силу привычки. Добровольная смерть предполагает, пусть инстинктивное, признание ничтожности этой привычки, осознание отсутствия какой бы то ни было причины для продолжения жизни, понимание бессмысленности повседневной суеты, бесполезности страдания.
Каково же это смутное чувство, лишающее ум необходимых для жизни грез? Мир, который поддается объяснению, пусть самому дурному, - этот мир нам знаком. По если вселенная внезапно лишается как иллюзий, так и познаний, человек становится в ней посторонним. Человек изгнан навек, ибо лишен и памяти об утраченном отечестве, и надежды на землю обетованную. Собственно говоря, чувство абсурдности и есть этот разлад между человеком и его жизнью, актером и декорациями. Все когда-либо помышлявшие о самоубийстве люди сразу признают наличие прямой связи между этим чувством и тягой к небытию.
Предметом моего эссе является как раз эта связь между абсурдом и самоубийством, выяснение того, в какой мере самоубийство есть исход абсурда. В принципе для человека, который не жульничает с самим собой, действия регулируются тем, что он считает истинным. В таком случае вера в абсурдность существования должна быть руководством к действию. Правомерен вопрос, поставленный ясно и без ложного пафоса: не следует ли за подобным заключением быстрейший выход из этого смутного состояния? Разумеется, речь идет о людях, способных жить в согласии с собой.
В такой ясной постановке проблема кажется простой и вместе с тем неразрешимой. Ошибочно было бы полагать, будто простые вопросы вызывают столь же простые ответы, а одна очевидность с легкостью влечет за собой другую. Если подойти к проблеме с другой стороны, независимо от того, совершают люди самоубийство или нет, кажется априорно ясным, что может быть всего лишь два философских решения: "да" и "нет". Но это слишком уж просто. Есть еще и те, кто непрестанно вопрошает, не приходя к однозначному решению. Я далек от иронии: речь идет о большинстве. Понятно также, что многие, отвечающие "нет", действуют так, словно сказали "да". Если принять ницшеанский критерий, они так или иначе говорят "да". И наоборот, самоубийцы часто уверены в том, что жизнь имеет смысл. Мы постоянно сталкиваемся с подобными противоречиями. Можно даже сказать, что противоречия особенно остры как раз в тот момент, когда столь желанна логика. Часто сравнивают философские теории с поведением тех, кто их исповедует. Посреди мыслителей, отказывавших жизни в смысле, никто, кроме рожденного литературой Кириллова, возникшего из легенды Перегрина (1) и проверявшего гипотезу Жюля Лекье, не находился в таком согласии с собственной логикой, чтобы отказаться и от самой жизни. Шутя, часто ссылаются на Шопенгауэра, прославлявшего самоубийство за пышной трапезой. Но здесь не до шуток. Не так уж важно, что трагедия не принимается всерьез; подобная несерьезность в конце концов выносит приговор самому человеку.
Иллюстрация Ольги Вдовиной
Очень кратко
В мире нет разумности, веры и надежды на будущее. Но у человека, пытающегося найти смысл жизни, есть выбор - либо добровольно уйти из этого мира, либо бросить вызов бессмысленности и абсурду.
Абсурдное рассуждение
Книга начинается с примечания о том, «что абсурд, который до сих пор принимали за вывод, берётся здесь в качестве исходного пункта». Основным вопросом любой философии является вопрос о смысле жизни:
Есть лишь одна по-настоящему серьёзная философская проблема - проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы её прожить, - значит ответить на фундаментальный вопрос философии.
Самоубийца признаётся, «что жизнь кончена, что она сделалась непонятной». Но что лежит в основе его выбора? Решение добровольно уйти из жизни созревает «в безмолвии сердца». При этом внешние события являются лишь толчком, когда «этой малости... достаточно, чтобы горечь и скука, скопившиеся в сердце самоубийцы, вырвались наружу».
Для понимания того, что может выбрать человек в этой ситуации, необходимо выявить факторы, толкающие человека на этот поступок. Безразличие мира, сознание своей смертности, бессмысленность жизни - всё это лишь способы проявления чувства абсурда, среди которых, безусловно, главным является скука:
Подъём, трамваи, ... работа, ужин, сон; понедельник, вторник, среда... всё в том же ритме... Но однажды встаёт вопрос «зачем?». Всё начинается с этой окрашенной недоумением скуки.
Сталкиваясь с окружающим миром, разум бессилен найти истину в себе и мире. Это «столкновение между иррациональностью и исступлённым желанием ясности, зов которого отдаётся в самых глубинах человеческой души» - причина абсурда. Человек хочет быть счастливым и найти смысл жизни, но мир не даёт ответа на эти вопросы. Человек обладает разумом, мир непостижим, а абсурд является связующим звеном между ними. Отрицая элемент абсурдности в жизни, человек не решает проблему смысла, а лишает себя разумного выбора. Все мыслители перепрыгивали «абсурдные стены», предлагая уход в религию и надежду на будущее. Автор называет это «философским самоубийством», так как данный подход не решает проблему.
Вера в Бога не даёт «вечной свободы», но человек может быть свободен в своём выборе и поступках. Принимая абсурд, человек не верит и не надеется на будущее. Он становится свободным в своём желании быть, решая не прожить жизнь лучше, а пережить в ней как можно больше. Смысл жизни - сознательное поддержание «жизни абсурда», а не бег от неё в самоубийство. Такой бунт придаёт жизни новый смысл и красоту, так как «нет зрелища прекраснее, чем борьба интеллекта с превосходящей его реальностью».
Абсурдный человек
Что представляет собой человек, принимающий абсурд? Абсурдного человека характеризуют следующие признаки:
- Отрицание абсолютных и моральных ценностей . Это «не означает, что ничто не запрещено. Абсурд показывает лишь равноценность последствий всех действий. Он не рекомендует совершать преступления (это было бы ребячеством), но выявляет бесполезность угрызений совести».
- Мужество жить в абсурдном мире, отрицая самоубийство . Абсурдный человек «вступает в этот мир вместе со своим бунтом, своей ясностью видения. Он разучился надеяться. Ад настоящего сделался, наконец, его царством».
- Вера в свои силы , при которой «он отдаёт предпочтение своему мужеству и своей способности суждения. Первое учит его вести не подлежащую обжалованию жизнь, довольствоваться тем, что есть; вторая даёт ему представление о его пределах. Уверившись в конечности своей свободы, отсутствии будущности у его бунта и в бренности сознания, он готов продолжить свои деяния в том времени, которое ему отпущено жизнью».
- Отсутствие религиозной веры и надежды на будущее , при которой «абсурдный человек готов признать, что есть лишь одна мораль, которая не отделяет от бога: это навязанная ему свыше мораль. Но абсурдный человек живёт как раз без этого бога».
Дон Жуан дарит любовь всем женщинам, отдавая предпочтение не качеству, а количеству.
Он покидает женщину вовсе не потому, что больше её не желает. Прекрасная женщина всегда желанна. Но он желает другую, а это не то же самое.
Не надеясь ни на что, соблазнитель не теряет себя в потоке меняющихся женщин. Он живёт «здесь и сейчас»: разве важно, что будет после смерти, если впереди столько наслаждений?
Актёр живёт своими ролями, «словно бы заново сочиняет своих героев».
Он изображает их, лепит, он перетекает в созданные его воображением формы и отдаёт призракам свою живую кровь.
Герои различных эпох живут в нём. Но смерть настигает актёра и «ничем не возместишь те лица и века, которые он не успел воплотить на сцене». Актёр, подобно путешественнику, идёт по дороге времени. Спектакль, разыгрываемый на сцене, является яркой иллюстрацией абсурдности жизни.
Завоеватель - это, как правило, авантюрист. Являясь хозяином собственной судьбы, он достигает всего в свой жизненный срок. Какой смысл надеяться на «память в сердцах потомков», если жизнь закончится? Цель Завоевателя - снискать успехов в настоящем, так как они «преходящи, в них могущество и пределы ума, то есть его эффективность».
Завоеватели - это те, кто чувствует силы для постоянной жизни на этих вершинах, с полным сознанием собственного величия... Завоеватели способны на самое большее.
Все персонажи объединены признаками абсурдного мышления: осознанность, вера в свои силы и отрицание надежд на будущее.
Абсурдное творчество
Абсурдный человек должен быть творческой личностью. Только творчество, выражая подлинную свободу, может преодолеть абсурд. Творец ясно понимает, что он смертен и его творения неизбежно обречены на забвение. Художник, например, просто изображает то, что видит и переживает. Он не стремится объяснить мир, зная, «что у творчества нет будущего, что твоё произведение рано или поздно будет разрушено, и считать в глубине души, что все это не менее важно, чем строительство на века, - такова нелёгкая мудрость абсурдного мышления». Творчество является редкой возможностью примирить своё сознание с абсурдностью окружающей реальности. Творец придаёт форму своей судьбе.
Проблематикой абсурда пронизано всё творчество Достоевского . В его романах ярко обрисовано мироощущение абсурдного человека. Писателю удалось показать «всю пытку абсурдного мира», но найти выход из абсурдного тупика русский гений не смог. Взывая к Богу, Достоевский лишь ставит проблему абсурда, но не решает её. Он пытается дать ответ, но «абсурдное произведение, напротив, не даёт ответа». Абсурдное творчество - это «бунт, свобода и многообразие».
Миф о Сизифе
Книгу завершает этюд о самом ярком абсурдном бунтаре в истории человечества. Это Сизиф, которого «боги приговорили поднимать огромный камень на вершину горы, откуда эта глыба неизменно скатывалась вниз». Герой мифа получает наказание за свои земные страсти и любовь к жизни. Известно, «что нет кары ужасней, чем бесполезный и безнадёжный труд», но герой презирает выпавший ему жребий. Его жизнь заполнена новым смыслом, в котором сознание побеждает судьбу, обращая страдания в радость. Муки, испытываемые Сизифом под тяжестью камня, - это и есть бунт против абсурдного мира.
Существование современного человека схожа с судьбой Сизифа - она во многом абсурдна, наполнена скукой и бессмысленностью. Но человек может обрести смысл жизни, отвергнув самоубийство. Чувство абсурда, возникающее в результате осознания абсурда, позволит ему переоценить свою судьбу и стать свободным.
Сизиф учит высшей верности, которая отвергает богов и двигает камни... Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека. Сизифа следует представлять себе счастливым.
Миф о Сизифе (фр. Le Mythe de Sisyphe) - философское эссе Альбера Камю, написанное им в 1942 году. Считается программным произведением в философии абсурдизма.
Это эссе следует рассматривать совместно с другими работами Камю: новеллой «Посторонний», пьесой Калигула и, особенно, эссе Человек бунтующий.[источник?]
1.1 Рассуждение об абсурде
1.2 Человек абсурда
1.3 Абсурдное творчество
1.4 Миф о Сизифе
1.5 Миф о Сизифе (трактат о возвращении)
2 См. также
3 Примечания
Краткое содержание
Эссе, посвящённое Паскалю Пиа, состоит из четырёх глав и приложения.
Рассуждение об абсурде
Камю пытается ответить на единственный, по его мнению, имеющий значение философский вопрос: «Стоит ли жизнь труда быть прожитой?»
Человек абсурда
Как должен жить человек абсурда? Очевидно, этические нормы не применимы, поскольку все они в высшей степени основаны на самооправдании. «Порядочность не нуждается в правилах» «Всё позволено» … речь идёт не о возгласе освобождения и радости, а о горькой констатации. Дальше Камю переходит к настоящим примерам абсурдной жизни. Он начинает с Дон Жуана, серийного соблазнителя, жившего необузданной, постной жизнью.
Следующий пример - актёр, изображающий эфемерные жизни для эфемерной славы.
Третий пример человека абсурда Камю - завоеватель, забывший все обещания вечности ради влияния на человеческую историю.
Абсурдное творчество
В этой главе Камю исследует абсурдное творчество художника.
Миф о Сизифе
Сизиф бросил вызов Богам. Когда пришло время умирать, он попытался сбежать из преисподней. За это Боги решили его наказать: вечно он должен был вкатывать огромный камень в гору, откуда тот неизменно скатывался вниз, и все нужно было начинать сначала. Боги полагали, что на свете нет ничего ужасней, чем тяжёлая и бесполезная работа. Камю считает Сизифа абсурдным героем, который живет полной жизнью, ненавидит смерть и обречен на бессмысленный труд. Сизиф наиболее интересен Камю, когда он спускается к подножию горы к скатившемуся камню. Это поистине трагический момент, в который герой осознает свое безвыходное положение. У него нет надежды, и тяжёлая судьба не может быть преодолена с помощью презрения к ней. Но у Сизифа есть камень, который является его достоянием, и каждый отблеск руды в нём для героя - целый мир. Камю заключает, что «все хорошо» и, что «Сизифа следует представлять себе счастливым».
Автор представляет непрерывный и бессмысленный труд Сизифа как метафору современной жизни, потраченной на бесполезный труд на фабриках и в офисах. «Сегодняшний рабочий каждый день своей жизни трудится над одной и той же задачей, и эта судьба не менее абсурдна. Но это трагично только в редкие моменты, когда это осознаётся».
Миф о Сизифе (трактат о возвращении)
Современный философ Джим Фитцежаральд написал философский трактат "Sysiphus: revisited", в котором представил мысленное путешествие современного человека начала XXI века в мир Сизифа, и задающего вопросы о смысле жизни. В сущности, трактат отдает должное смысловой нагрузке и специфической с точки Камю восприятии жизни, но в то же время, видит Сизифа и его эпистолярный труд сквозь современные войны и наживу денег. В частности, современный человек "Modernus" задается вопросом, сколько долго, будет длиться время бесмысленных современных войн, на что Сизиф отвечает, что войны никогда не имели смысла, и любая война и вооруженный конфликт, являются примером хаоса, "без смысла, без явственных причин и без зримой цели", и уничтожение человека человеком видится как войну за "наживу денег", который никак ни будет иметь роли в его мире, в которую, по его убеждению, попадут все живущие люди, и каждый из них будет вталкивать свою пост-жизненную глыбу в гору, которая будет скатываться вниз, хотят того они или нет, так как абсурд экзистенциализма вечен.
Написанное им в 1942 году. Считается программным произведением в философии абсурдизма .
Энциклопедичный YouTube
1 / 3
Альбер Камю - "Миф о Сизифе" (аудиокнига)
Философия за 6 минут:Альбер Камю,абсурд и бунт, "Посторонний","Чума", "Миф о сизифе"
Философия А. Камю.
Субтитры
Краткое содержание
Эссе, посвящённое Паскалю Пиа, состоит из четырёх глав и приложения.
Рассуждение об абсурде
Камю пытается ответить на единственный, по его мнению, имеющий значение философский вопрос: «Стоит ли жизнь труда быть прожитой?»
Человек абсурда
Как должен жить человек абсурда? Очевидно, этические нормы не применимы, поскольку все они в высшей степени основаны на самооправдании. «Порядочность не нуждается в правилах» «Всё позволено» … речь идёт не о возгласе освобождения и радости, а о горькой констатации. Дальше Камю переходит к настоящим примерам абсурдной жизни. Он начинает с Дон Жуана , серийного соблазнителя, жившего необузданной жизнью.
Следующий пример - актёр , изображающий эфемерные жизни для эфемерной славы.
Третий пример человека абсурда Камю - завоеватель, забывший все обещания вечности ради влияния на человеческую историю.
Абсурдное творчество
В этой главе Камю исследует абсурдное творчество художника.
Миф о Сизифе
Сизиф бросил вызов Богам. Когда пришло время умирать, он попытался сбежать из преисподней. За это Боги решили его наказать: вечно он должен был вкатывать огромный камень в гору, откуда тот неизменно скатывался вниз, и все нужно было начинать сначала. Боги полагали, что на свете нет ничего ужасней, чем тяжёлая и бесполезная работа. Камю считает Сизифа абсурдным героем, который живёт полной жизнью, ненавидит смерть и обречен на бессмысленный труд. Сизиф наиболее интересен Камю, когда он спускается к подножию горы к скатившемуся камню. Это поистине трагический момент, в который герой осознает своё безвыходное положение. У него нет надежды, но нет такой судьбы, которая не может быть преодолена с помощью презрения к ней. Но у Сизифа есть камень, который является его достоянием, и каждый отблеск руды в нём для героя - целый мир. Камю заключает, что «все хорошо» и, что «Сизифа следует представлять себе счастливым».
Автор представляет непрерывный и бессмысленный труд Сизифа как метафору современной жизни, потраченной на бесполезный труд на фабриках и в конторах. «Сегодняшний рабочий каждый день своей жизни трудится над одной и той же задачей, и эта судьба не менее абсурдна. Но это трагично только в редкие моменты, когда это осознаётся».
Подъём, трамваи, … работа, ужин, сон; понедельник, вторник, среда… всё в том же ритме… Но однажды встаёт вопрос «зачем?». Всё начинается с этой окрашенной недоумением скуки.
— так Альбер Камю в 40-х гг. прошлого века приступил к описанию абсурда бытия, подхватив идеи набирающего силу .
Как мы помним, предпосылкой развития таких философских направлений, как экзистенциализм и (позднее) абсурдизм, стал целый ряд взаимосвязанных причин, в числе которых провозглашённая Фридрихом Ницше в конце XIX века «смерть бога», череда пустопорожних кровопролитных войн XX столетия, подтвердившая для большинства отсутсвие этого бога и обнажившая бездну бессмысленности человеческого существования, и, конечно, ставшее очевидным абсолютное одиночество человека в равнодушном мире.
«Стоит ли жизнь труда быть прожитой?» — закономерный вопрос, который возникал почти у каждого свидетеля безумного века. Именно с этого вопроса начинает Альбер Камю своё программное эссе «Миф о Сизифе», ставшее своеобразным манифестом философии абсурдизма. Публикуем одноимённую главу из работы Камю, в которой писатель ёмко и достаточно безапелляционно отвечает на этот вопрос и рассказывает, кто он, герой, способный жить в бессмысленном мире, этот человек абсурда.
Миф о Сизифе
Боги приговорили Сизифа поднимать огромный камень на вершину горы, откуда эта глыба неизменно скатывалась вниз. У них были основания полагать, что нет кары ужасней, чем бесполезный и безнадежный труд.
Если верить Гомеру, Сизиф был мудрейшим и осмотрительнейшим из смертных. Правда, согласно другому источнику, он промышлял разбоем. Я не вижу здесь противоречия. Имеются различные мнения о том, как он стал вечным тружеником ада. Его упрекали прежде всего за легкомысленное отношение к богам. Он разглашал их секреты. Эгина, дочь Асопа, была похищена Юпитером. Отец удивился этому исчезновению и пожаловался Сизифу. Тот, зная о похищении, предложил Асопу помощь, при условии, что Асоп даст воду цитадели Коринфа. Небесным молниям он предпочел благословение земных вод. Наказанием за это стали адские муки. Гомер рассказывает также, что Сизиф заковал в кандалы Смерть. Плутон не мог вынести зрелища своего опустевшего и затихшего царства. Он послал бога войны, который вызволил Смерть из рук ее победителя.
Говорят также, что, умирая, Сизиф решил испытать любовь жены и приказал ей бросить его тело на площади без погребения. Так Сизиф оказался в аду. Возмутившись столь чуждым человеколюбию послушанием, он получил от Плутона разрешение вернуться на землю, дабы наказать жену. Но стоило ему вновь увидеть облик земного мира, ощутить воду, солнце, теплоту камней и море, как у него пропало желание возвращаться в мир теней. Напоминания, предупреждения и гнев богов были напрасны. Многие годы он продолжал жить на берегу залива, где шумело море и улыбалась земля. Потребовалось вмешательство богов. Явился Меркурий, схватил Сизифа за шиворот и силком утащил в ад, где его уже поджидал камень.
Уже из этого понятно, что Сизиф – абсурдный герой. Таков он и в своих страстях, и в страданиях. Его презрение к богам, ненависть к смерти и желание жить стоили ему несказанных мучений – он вынужден бесцельно напрягать силы. Такова цена земных страстей. Нам неизвестны подробности пребывания Сизифа в преисподней. Мифы созданы для того, чтобы привлекать наше воображение. Мы можем представить только напряженное тело, силящееся поднять огромный камень, покатить его, взобраться с ним по склону; видим сведенное судорогой лицо, прижатую к камню щеку, плечо, удерживающее покрытую глиной тяжесть, отступающую ногу, вновь и вновь поднимающие камень руки с измазанными землей ладонями. В результате долгих и размеренных усилий, в пространстве без неба, во времени без начала и конца, цель достигнута. Сизиф смотрит, как в считанные мгновения камень скатывается к подножию горы, откуда его опять придется поднимать к вершине. Он спускается вниз.
Сизиф интересует меня во время этой паузы. Его изможденное лицо едва отличимо от камня! Я вижу этого человека, спускающегося тяжелым, но ровным шагом к страданиям, которым нет конца. В это время вместе с дыханием к нему возвращается сознание, неотвратимое, как его бедствия. И в каждое мгновение, спускаясь с вершины в логово богов, он выше своей судьбы. Он тверже своего камня.
Этот миф трагичен, поскольку его герой наделен сознанием. О какой каре могла бы идти речь, если бы на каждом шагу его поддерживала надежда на успех? Сегодняшний рабочий живет так всю свою жизнь, и его судьба не менее трагична. Но сам он трагичен лишь в те редкие мгновения, когда к нему возвращается сознание. Сизиф, пролетарий богов, бессильный и бунтующий, знает о бесконечности своего печального удела; о нем он думает во время спуска. Ясность видения, которая должна быть его мукой, обращается в его победу. Нет судьбы, которую не превозмогло бы презрение.
Иногда спуск исполнен страданий, но он может проходить и в радости. Это слово уместно. Я вновь представляю себе Сизифа, спускающегося к своему камню. В начале были страдания. Когда память наполняется земными образами, когда непереносимым становится желание счастья, бывает, что к сердцу человека подступает печаль: это победа камня, это сам камень. Слишком тяжело нести безмерную ношу скорби. Таковы наши ночи в Гефсиманском саду. Но сокрушающие нас истины отступают, как только мы распознаем их. Так Эдип сначала подчинялся судьбе, не зная о ней. Трагедия начинается вместе с познанием. Но в то же мгновение слепой и отчаявшийся Эдип сознает, что единственной связью с миром остается для него нежная девичья рука. Тогда-то и раздается его высокомерная речь: «Несмотря на все невзгоды, преклонный возраст и величие души заставляют меня сказать, что все хорошо». Эдип у Софокла, подобно Кириллову у Достоевского, дает нам формулу абсурдной победы. Античная мудрость соединяется с современным героизмом.
Перед тем, кто открыл абсурд, всегда возникает искушение написать нечто вроде учебника счастья. «Как, следуя по столь узкому пути?..» Но мир всего лишь один, счастье и абсурд являются порождениями одной и той же земли. Они неразделимы. Было бы ошибкой утверждать, что счастье рождается непременно из открытия абсурда. Может случиться, что чувство абсурда рождается из счастья. «Я думаю, что все хорошо», — говорит Эдип, и эти слова священны. Они раздаются в суровой и конечной вселенной человека. Они учат, что это не все, еще не все исчерпано. Они изгоняют из этого мира бога, вступившего в него вместе с неудовлетворенностью и тягой к бесцельным страданиям. Они превращают судьбу в дело рук человека, дело, которое должно решаться среди людей.
В этом вся тихая радость Сизифа. Ему принадлежит его судьба. Камень – его достояние. Точно так же абсурдный человек, глядя на свои муки, заставляет умолкнуть идолов. В неожиданно притихшей вселенной слышен шепот тысяч тонких восхитительных голосов, поднимающихся от земли. Это бессознательный, тайный зов всех образов мира – такова изнанка и такова цена победы. Солнца нет без тени, и необходимо познать ночь. Абсурдный человек говорит “да” – и его усилиям более нет конца. Если и есть личная судьба, то это отнюдь не предопределение свыше, либо, в крайнем случае, предопределение сводится к тому, как о нем судит сам человек: оно фатально и достойно презрения. В остальном он сознает себя властелином своих дней. В неумолимое мгновение, когда человек оборачивается и бросает взгляд на прожитую жизнь, Сизиф, вернувшись к камню, созерцает бессвязную последовательность действий, ставшую его судьбой. Она была сотворена им самим, соединена в одно целое его памятью и скреплена смертью. Убежденный в человеческом происхождении всего человеческого, желающий видеть и знающий, что ночи не будет конца, слепец продолжает путь. И вновь скатывается камень.
Я оставляю Сизифа у подножия его горы! Ноша всегда найдется. Но Сизиф учит высшей верности, которая отвергает богов и двигает камни. Он тоже считает, что все хорошо. Эта вселенная, отныне лишенная властелина, не кажется ему ни бесплодной, ни ничтожной. Каждая крупица камня, каждый отблеск руды на полночной горе составляет для него целый мир. Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека. Сизифа следует представлять себе счастливым.
1942 г.
Обложка: Франц фон Штук, «Сизиф», 1920.
