Эта статья - первая публикация Хайдеггера, специально посвященная Ницше. Она выросла из особо интенсивных занятий философией Ницше, какие начались во второй половине 30-х годов. Хайдеггер делает глубокий философский анализ работ Ницше, анализ, который, выявил фундаментальную герменевтическую тенденцию европейской культуры. В связи с Ницше Хайдеггер выявляет сущность воли к власти как воли к воле и борьбы без цели: "За что ведется борьба, это, если только мыслить и желать здесь какой-либо содержательной цели, - писал Хайдеггер, - всегда отмечено второстепенностью. Цели борьбы и призывы к борьбе - все это только средства борьбы, все это по-прежнему остается средством борьбы. За что борются, это уже заранее решено, - это сама власть, которая и не нуждается в целях. Она бесцельна, лишена целей, как лишено ценности сущее в целом. Бесцельность неотрывна от метафизической сущности власти. Если тут вообще можно говорить о цели, то "цель" такая - в бесцельности безусловной власти человека над землей". И ницшевский сверхчеловек связан, как показывает тут же Хайдеггер, с мышлением человека как "властелина земли, располагающего безусловно всеми средствами осуществления своей власти, развернутыми во всей своей полноте". По логике мышления, присущего Хайдеггеру, мысля отсутствие Бога, надо научиться называть, или именовать, это отсутствие Бога так, чтобы само слово воплощало в себе весь непосредственный и ничем не смягченный ужас отсутствия Бога. В своей работе Слова Ницше "Бог мёртв" Хайдеггер и решает эту задачу. Однако это лишь одна из ранних его попыток решать ее. Это прежде всего опыт того, что и Ницше, и вслед за ним Хайдеггер понимают как "нигилизм", т.е. ситуацию абсолютного отпадения от веры, ситуацию полной неспособности хотя бы мыслить возможность веры. Такой опыт вырастает, как представляется, исключительно на почве проте- стантизма, разложение которого (как веры в Бога) еще додумывается до конца на основе немецкой классической философии, в свою очередь выра- стающей на почве протестантизма и вполне соучаствующей в разложении веры. Такая саморефлексия разложения в конце концов додумывает "неверие" до чего-то абсолютного (так что, например, полагает возможным не считаться с фактами веры и совершенно отбрасывать их как ничего не значащие - так это у Ницше и у Хайдеггера). Можно даже думать, что философия усиливает и утрирует неверие как тенденцию, довершая ее мыслью. Хайдеггер же, будучи католиком, с готовностью перенимает эту созданную протестантизмом ситуацию: как философ, он, можно сказать, и не вправе проходить мимо крайних возможностей мысли и игнорировать радикально заостренное состояние ума.

Далее: чем больше мысль уверяет себя в своем неверии, в своей неспо- собности вообще мыслить веру, чем больше уверяет она себя в том, что Бог "мёртв" и эпоха веры в него закончилась раз и навсегда, чем больше ее тянет расписывать себе смерть Бога и чувственно разрисовывать ее - у Ницше Бог тлеет, и гниет, и смердит, - тем более такая мысль обнаруживает себя как мысль о боге, о боге умирающем и воскресающем, о боге, смерть которого даже необходимо мыслить и представлять себе как наводящую подлинный страх и ужас своей окончательностью, чтобы по-настоящему, из глубины души, с подлинным потрясением всего существа, чаять воскресения Бога или же, по словам Хайдеггера, ожидать прибытия грядущего Бога. Все это так происходит и у Ницше, и у Хайдеггера: агрессивно антихристианская мысль Ницше, к тому же жестко подчеркиваемая им в опубликованных текстах, оборачивается - однако в самый последний миг! - сопереживанием умираю- щему Богу и признанием чистоты раннего христианства; у Хайдеггера то же "оборачивание" совершается на несравненно большей теоретической высоте.

И наконец, третье - это вытекающее из отрицания и утверждения, из потря- сенного сопереживания смерти Бога искание имени для отсутствия Бога. И в это искание вливается, словно в окончательность, все содержание философии Хайдеггера, все его усилия мыслить бытие и все его "кружение" вокруг этой проблемы. Мыслить бытие - это вынуждает мыслить небытие и ничто, а небытие - и как "простое" отсутствие бытия, и как отсутствие, от-сутствование. Отсутствование - это возможный способ того, как "бытийствует" бытие. Это же и возможный способ "бытийствовать", быть, Богу. Понять отсутствие Бога и во всей его внушающей ужас абсолютности, отрешенности, и - при этом же - как присущий Богу способ бытийствовать, понять и назвать это было делом всей поздней философии Хайдеггера.

Согласно социальной философии М.Хайдеггера, "воля к мощи", или, более узко, "воля к власти", которой придавал столь большое значение Ф.Ницше, действовала в новоевропейском субъекте тайно уже с самого начала, но временно признавала над собой требование объективности, научной строгости и не объявляла себя единственным законом сущности. Лишь в последние десятилетия, в результате глубоких "метафизических" размышлений, выяснилось, что субъект, по сути, обеспечивает лишь самого себя. За субъектом все более решительно стала обнаруживаться "воля к власти", а содержанием “воли к власти” оказалась некая "воля к воле ". Соответственно, "воля к власти" – это всего лишь проявление более глубинного процесса: "воли к воле". "Воля к воле" – это такой, возникший в западноевропейской традиции, процесс, который уже не подвластен человеку и который предпочитает гибель отказу от самоутверждения, всё берет под свой учет и контроль.

М.Хайдеггер является создателем оригинальной концепции "наличного бытия", т.е. человеческого бытия, концепции "вот-бытия". Философствование следует начинать с вопроса о сущем, с человеческой реальности, которая только и может раскрыть сущее, а именно с феноме- нологической онтологии. Только через выяснение сущности человеческого бытия (Da-Sein) можно раскрыть сущность собственно бытия (Sein). Причем человек находится "в просвете бытия" и может, поэтому, или подняться к "высшему" или, не поняв смысла этого "просвета", попасть в ад. Истинным отношением человека к миру является озабоченность своей деятельностью, единством с миром, отношением к общественности, отчужденностью. Через заботу человеческое существо порабощает само себя, постоянно ставя перед собой все новые и новые цели, и именно в этом процессе порабощения пытается обосновать и укрепить свою свободу. Страх, с одной стороны, заставляет человека, отказываясь от своего истинного бытия, растворяться "в массе" (Man), а с другой – именно страх потерять себя и раствориться в анонимности общественного заставляют человека преодолеть одиночество и вернуться к "личностному существованию". Поскольку человек "виновен изначально", то только совесть позволяет ему осознать это. Совесть – это особый долг перед самим собой, отказ от неподлинного существования, что требует решимости, которая может привести человека к подлинному цельному самобытию, вырывая его из безличного существования. Любую решимость человека предвосхищает решимость особого рода: "бытия-к-смерти", которая может придать существованию смысл и позволяет рассеять всякое "мимолетное самосокрытие.

Тем не менее будущее обладает приоритетом , поскольку для каждого человека очевидно существование в будущем смерти как завершения временности. В отличие от человеческого времени, в "абстрактном времени", в мировом и общественном, человек встречается с внутримировым сущим. Мировое время оказывается по Хайдеггеру ни субъективным, ни объективным, оно было "раньше". Исходя из прошлого можно понять лишь "механическую причинность", а "жизнь как органическое целое", сознание и историю – лишь исходя из будущего. Если объяснение с научной точки зрения, опираясь на прошлое, подводит итог и ставит перед собой какую-то цель, которую стремится достичь, то это заведомо ложный шаг. Ведь цель – это то, что лишь наступит в будущем. Цель не задается прошлым, а определяется каждый раз заново из самого грядущего. "Истинная истина" не замкнута (хотя и целостна), она – открытость бытия времени. Главное в истине – не то, что уже есть, а то , чего ей не хватает, что еще только наступит . Время всегда разомкнуто в будущее, которое и определяет направление изменения мира. Плюрализм истины и свобода человека состоят как раз в том, что существует необходимость каждый раз постигать будущее заново. А его неведомость делает мир бесконечным. Поэтому, по Хайдеггеру, время неотъемлемо от субъекта и исчезает вместе с ним. Время и есть бытие, а без него прекращается.

Постичь бытие может лишь такое мышление, которое поймет "время как горизонт бытия" в единстве с "временем как бытийностью заботы", поймет время в единстве прошлого и настоящего, "временящихся из будущего", время как скрытую историю. Бытие не вещественно, как это мыслит человек, исходя из европейских традиций. Но бытие и не идея, не мысль. Бытие – это то, .что открывается в горизонте времени, что открыто времени, что исторично, плюралистично и трансцендентно. То что есть – лишь дано в бытии, а не само по себе бытие, которое как бы ускользает от определения. "Не то что бытие где-то существует само по себе и сверх того еще ускользает от рассмотрения. Нет, ускользание бытия как такового – это и есть само бытие. Находясь "в просвете бытия", человек может не понять, где истина, а где заблуждение, где истинное время и "цель", а где ложное "абстрактно-мировое" время и серия "ложных целей". Европейский человек "заблудился", увлекшись "волей к власти" и стоящей за ней "волей к воле".

Как уже отмечалось, "воля к воле" – это такой процесс, который уже не подвластен человеку и который предпочитает гибель отказу от само- утверждения, все берет под контроль и свой учет. Обеспечивая каждый свой шаг развитием техники на основе научных методов покорения природы, “воля к воле” делает себя представительницей бытия, полностью вытесняя его собой. “Воля к воле” оказывается закрытой для любого события, которое было бы не ею же самой установлено. В практике нового человека безраздельно правит трансцендентное метафизическое начало “воли к власти” и “воли к воле”. Слепота метафизической мысли состоит как раз в том, что она никак не может в наступательной "воле к воле" узнать саму себя.

Мир становится не миром, поскольку Бытие, хотя и пребывает, но как таковое не правит в своем собственном "доме". Сущее, полагает Хайдеггер, перешло в "блуждающий способ существования, когда распространяется пустота, требующая одного единообразного порядка и обеспечения сущего. Никакая акция, никакой активизм не может изменить состояние мира, потому что бытие как действенность и действие замыкает сущее от "раскрывающего со-бытия". Даже страдание, противоположное действию, оказывается заодно с действием в той же самой метафизической сфере "воли к воле" и не в состоянии вывести за ее пределы. "Воля к воле" навязала возможному в качестве цели невозможное. Техника, поэтому, – идентична понятию законченной метафизики. Абсолютное единообразие человеческих масс под господством “воли к воле” делает ясной бессмысленность человеческого действия, возведенного в абсолют.

"Ни одно изменение не происходит без опережающего указывающего путеводства",– подчеркивает Хайдеггер. Это–"судьба"-"посылание", каковым для человека оказывается какое-нибудь "бытийное озарение", независимо от того, сумеет ли человек принять его как таковое или оградит себя от “раскрывающего со-бытия” Бытия. В последнем случае, а именно, с "вытеснением судьбы" прекращается и история. Будущее становится материалом лишь для волевого планирования. "Но как сможет достичь нас какое-то путеводство, – завершает свои мысль Хайдеггер, – если не высветится событие, которое призывая, требуя человека, озарит его существо, даст ему сбыться и в этом осуществлении выведет смертных на путь мыслящего, поэтического обитания на земле?".

Итак, по новому взглянув на философию Ницше и заставив философов XX века относиться к нему серьезно, Хайдеггер сам стал во многом мыслить "по-ницщеански". Из развитой Хайдеггером концепции человеческого "вот-бытия", находящегося одновременно и в абстрактно-мировом времени как "горизонте бытия", и в подлинно человеческом времени как "бытийности заботы", с необходимостью следует возможность или уловить то, что можно уловить пребывая в "просвете бытия", или отгородить себя от этого "просве- та", даже если вдруг произойдет какое-то "событие", определяемое Бытием, "знамение". Забвение бытия и произошло из-за увлечения человечеством сначала "волей к власти", а затем и "всегда стоявшим за ней" более глубоким содержанием: "волей к воле" как самодостаточным и не имеющим истинной цели процессом, который со временем становится не подвластным человеку. Позволив вовлечь себя в этот процесс, человечество потеряло путь к "истине бытия" и оказалось в кризисной ситуации. Выйти из нее, вероятно, можно только распознав "открывающее человеку собственно бытие" некое "раскрывающее событие.

Фридрих Ницше, один из самых влиятельных и одиозных философов XIX-XX столетий, по иронии судьбы, оказался и наиболее профанируемым. Его идеи, подхваченные и искажённые нацистами, обросли мифами и окрасились в дьявольские тона на многие десятилетия вперёд, хотя в большинстве случаев они не имели ничего общего с тем, за что их выдавали.

Неудивительно, что легенды продолжают жить до сих пор, несмотря на то, что исследователи убедительно доказали: немцы опирались не столько на взгляды Ницше, сколько на идеологизированную компиляцию работ философа (сборник «Воля к власти»), которую сделала его сестра Элизабет Фёрстер-Ницше, получив после смерти знаменитого брата эксклюзивное право на его архивы.

Источник: Flickr.

Пожалуй, сегодня, подобно древним бродячим сюжетам, ходит три основных мифа о Ницше и его философии:

1. Ницше — проповедник нацизма, антисемит (об этом см. выше);

2. Ницше – женоненавистник (фраза из его книги «идёшь к женщине — не забудь плетку» будоражит и возмущает дам всех мастей уже более ста лет);

3. Ницше – антихрист, провозгласивший смерть Бога (книга «Антихрист» — достаточное основание для подобных обвинений, по мнению некоторых).

Ну что здесь сказать? Всё плохо.

Первый миф прекрасно развенчивает доктор филологических наук Грета Ионкис в своей статье «Фридрих Ницше и евреи». Если кратко, то при всём своём неоднозначном отношении к евреям антисемитом Ницше не был. Вот слова из письма философа другу Францу Овербеку, написанного в 1884 году:

Проклятое антисемитство стало причиной радикального краха между мною и моей сестрой…Антисемитов нужно расстреливать.

Конечно, нельзя сказать, что Ницше испытывал к ним большую симпатию, но критика в основном касалась лишь одного пункта и сводилась к тому, что евреи были истоком появления христианства с его моралью равенства и справедливости, которая, по мнению философа, ослабила волю к власти наиболее сильного меньшинства и дала возможность слабым и безликим сравняться с избранными и даже превзойти их в жизненном статусе. Это всё, что Ницше вменял им в вину. С другой стороны, он понимал, как много сделал этот уникальный народ для европейской цивилизации и снимал перед ним шляпу за это. Как признавался Ницше в работе «Человеческое, слишком человеческое», евреи – это народ, «который, не без нашей совокупной вины, имел наиболее многострадальную историю среди всех народов и которому мы обязаны самым благородным человеком (Христом), самым чистым мудрецом (Спинозой), самой могущественной книгой и самым влиятельным нравственным законом в мире».

По поводу мифа о женоненавистничестве Ницше можно размышлять очень долго, так как отношение философа к женщинам столь же амбивалентно, как и любые другие его взгляды. Однако стоит отметить, что самое ярое неприятие со стороны прекрасного пола вызывает одна-единственна фраза, вырванная из контекста (слова «идёшь к женщине — не забыть взять кнут» встречаются в работе «Так говорил Заратустра» и принадлежит даже не самому Заратустре, а старой женщине, поучающей его).

А вот и другие высказывания Ницше, которые позволяют нам увидеть в философе не столько женоненавистника, сколько человека, опасающегося близости с этими существами. Что ж, бывает.

Вот что пишет Ницше в работе «За пределами добра и зла» (кн. 7, аф. 239):

То, что внушает к женщине уважение, а довольно часто и страх, — это её натура, которая «натуральнее» мужской, её истая хищническая, коварная грация, её когти тигрицы под перчаткой, её наивность в эгоизме, её не поддающаяся воспитанию внутренняя дикость, непостижимое, необъятное, неуловимое в её вожделениях и добродетелях… Что, при всём страхе, внушает сострадание к этой опасной и красивой кошке, «женщине», — так это то, что она является более страждущей, более уязвимой, более нуждающейся в любви и более обреченной на разочарования, чем какое бы то ни было животное. Страх и сострадание: с этими чувствами стоял до сих пор мужчина перед женщиной, всегда уже одной ногой в трагедии, которая терзает его, в то же время чаруя.

Это признание взято из трактата «Весёлая наука» (кн. 2, аф. 70):

Низкий, сильный альт внезапно подымает перед нами занавес возможностей, в которые мы обыкновенно не верим: и мы разом начинаем верить, что где-то в мире могут быть женщины с высокими, героическими, царственными душами, способные и готовые к грандиозным возражениям, решениям и жертвам, способные и готовые к господству над мужчинами, ибо лучшее, что есть в мужчине, в них стало воплощенным идеалом, невзирая на пол.

Не думаю, что мужчину, фантазии которого поднимаются до таких высот, можно назвать мизогином. Тем более, все мы знаем, что с женщинами у Ницше отношения так и не сложились: была несчастная любовь, но не было связи (как известно, философ воздерживался от секса всю жизнь, объясняя это тем, что такая «чистота» способствует особой остроте и богатству его мысли, а экстатические прозрения приносят ему наслаждение, сравнимое с оргазмом). В свете этого все высказывания «великого и ужасного» Фридриха приобретают совершенно иной характер, в котором больше личного и отвлечённого, чем претендующего на роль объективного и обоснованного взгляда.

А вот концепция «Бог умер» (Gott ist tot), которая сегодня тиражируется по поводу и без, нуждается в дополнительных разъяснениях – в первую очередь того, что сам Ницше вкладывал в свои слова. Об этом, конечно, нужно читать у самого Ницше. Впервые мысль о смерти Бога прозвучала в 1882 году в работе «Весёлая наука» («La gaya scienza») вот в таком виде (отрывок «Безумец»):

Безумец.- Как, вы ничего не слышали о том ошалелом, что среди бела дня зажег фонарь, отправился на площадь и там без передышки кричал: «Ищу Бога! Ищу Бога!»?! А там как раз толпилось много неверующих, которые, заслышав его крики, принялись громко хохотать. «Он что - потерялся?» - сказал один. «Не заблудился ли он, словно малое дитя?» - сказал другой. «Или он спрятался в кустах? Или боится нас? Или отправился на галеру? Уплыл за море?» - так не переставая шумели они и гоготали. А безумец ринулся в самую толпу, пронзая их своим взглядом. «Куда подевался Бог? - вскричал он.- Сейчас я вам скажу! Мы его убили - вы и я! Все мы его убийцы! Но как мы его убили? Как сумели исчерпать глуби морские? Кто дал нам губку, чтобы стереть весь небосвод? Что творили мы, отцепляя Землю от Солнца? Куда она теперь летит? Куда летим все мы? Прочь от Солнца, от солнц? Не падаем ли мы безостановочно? И вниз - и назад себя, и в бока, и вперед себя, и во все стороны? И есть ли ещё верх и низ? И не блуждаем ли мы в бесконечном Ничто? И не зевает ли нам в лицо пустота? Разве не стало холоднее? Не наступает ли всякий миг Ночь и все больше и больше Ночи? Разве не приходится зажигать фонари среди бела дня? И разве не слышна нам кирка гробокопателя, хоронящего Бога? И носы наши - разве не чуют они вонь гниющего Бога? - Ведь и Боги тлеют! Бог мертв! Он и останется мертвым! И это мы его убили! Как утешиться нам, убийцам из убийц? Самое святое и сильное, чем обладал до сей поры мир,- оно истекло кровью под ударами наших ножей,- кто оботрет с нас кровь? Какой водой очистимся? Какие искупительные празднества, какие священные игрища ни придется изобретать нам? Не слишком ли велико для нас величие этого подвига? Не придется ли нам самим становиться богами, чтобы оказаться достойными его? Никогда еще не свершалось деяние столь великое - благодаря ему кто бы ни родился после нас, он вступит в историю более возвышенную, нежели все, бывшее в прошлом!»… Тут умолк безумный человек и опять взглянул на тех, что слушали его, — они тоже молчали и с недоверием глядели на него. Наконец он швырнул фонарь на землю, так что он разбился и загас. «Я пришел слишком рано, — сказал он, помолчав, еще не мое время. Чудовищное событие - оно пока в пути, оно бредет своей дорогой,- еще не достигло оно ушей человеческих. Молнии и грому потребно время, свету звезд потребно время, деяниям потребно время, чтобы люди услышали о них, чтобы люди узрели их, уже совершенные. А это деяние все еще дальше самых дальних звезд от людей. — и все-таки они содеяли его!»… Рассказывают еще, что в этот же день безумец врывался в церкви и затягивал там «Requiem aeternam». Когда же его выводили за руки, требуя ответа, он всякий раз отвечал одними и теми же словами: «Что же такое теперь все эти церкви, если не усыпальницы и надгробия Божии?»

Кажется, в этой пламенной речи столько же воинственного атеизма, с которым часто путают идеи Ницше, сколько в речах Папы Римского научных терминов.

Что мы здесь видим? Трагедию утраты чего-то важного, абсолютного, некого гаранта смысла и порядка, ощущение свободного падения в неизвестность, потерю всяческих ориентиров – состояние, которое, наверное, может быть обозначено, как наступление нравственного — или даже экзистенциального — кризиса человечества. Это не о том, есть бог или нет, а о том, что настало время переоценки ценностей, более глубокого взгляда на природу человека, потому что христианская мораль больше «не работает» — не приносит своих плодов, не соответствует знанию человека о самом себе, не участвует в жизни.

Вот как комментирует Хайдеггер в своей статье «Слова Ницше «Бог Мёртв» этот фрагмент:

Впрочем, перед лицом столь поколебленного господства прежних ценностей можно попытаться сделать и нечто иное. А именно: если Бог — христианский Бог - исчез со своего места в сверхчувственном мире, то само это место всё же остается - пусть даже и опустевшее. И вот эту опустевшую область сверхчувственного, область идеального мира, всё ещё можно удерживать. И опустевшее место даже взывает к тому, чтобы его заняли, заместив исчезнувшего Бога чем-то иным. Воздвигаются новые идеалы. Согласно Ницше («Воля к власти», афоризм 1021,- относится к 1887 году 12), это и происходит через посредство новых учений, обещающих осчастливить мир, через посредство социализма, а равным образом и через посредство музыки Вагнера,- иными словами, всё это совершается повсюду, где «догматическое христианство» уже «отжило свой век».

То есть философия Ницше — это философия прорыва, которая появилась в переломную эпоху, требующую новой модели мира, новой модели человека и отношений между людьми. Наверное, во времена, когда старые ценности изживают себя, сама жизнь начинает порождать такие мощные концепции, направленные на пере-создание мира. Другое дело, какие из этих революционных идей приживутся. Судя по мифам, которые бытуют вокруг философии Ницше, приживаться пока нечему, потому что Ницше до сих пор не понят до конца и нам ещё предстоит по-новому взглянуть на его творческое наследие.

Тем более, что, кажется, те процессы, о которых он писал более ста лет назад, получили в нашу эпоху новый виток развития – и виток, увы, не самый удачный: несмотря на провозглашённую Ницше смерть старых христианских ценностей, утративших своё значение для человека, ничего они не утратились, свобода выбора в XXI веке превратилась в , а ницшеанскому сверхчеловеку, его прекрасной белокурой бестии, отводится всё меньшая роль в мире, .

Так и живём. Но это уже другие истории, за развитием которых следите в наших новых статьях.

Напоследок – три видео о Ницше и его идеях, — дабы, так сказать, закрепить материал.

Игорь Эбаноидзе: «Ницше и ницшеанство»

В студии радио «Маяк» кандидат филологических наук и главный редактор издательства «Культурная революция» Игорь Эбаноидзе размышляет об амбивалентности идей Ницше, об их связи с творчеством Шопенгауэра, об отношениях между миром и индивидом в творчестве Ницше, о специфической религиозности философа, его концепции смерти Бога, отношениях с женщинами и многом другом. В общем, универсальный разговор о Ницше-философе, Ницше-художнике и Ницше-человеке.

Валерий Подорога: «История Бога в Новое время»

Что есть высшее счастье? Как связаны смерть и осознание человеком его «я»? Можно ли правильно жить и правильно умереть?

В очень медитативной лекции доктор философских наук, заведующий сектором аналитической антропологии Института философии РАН, профессор РГГУ Валерий Подорога рассказывает о философии Фридриха Ницше, об афористическом поле, с которым он работал, о метафизике смерти и о том, как родилась «визитная карточка Ницше» — формула «смерть Бога». Холерикам противопоказано.

Философия Фридриха Ницше и теория сверхчеловека сегодня

В передаче Виталия Третьякова «Что делать?» встретились сразу несколько современных философов, чтобы обсудить основные идеи Ницше, место философа в пантеоне мыслителей человеческой цивилизации и значение его творчества для современного мира. Почему Ницше пришёл к выводу о смерти Бога? На каком основании он вывел положение о появлении сверхчеловека? В чём суть моральной доктрины Ницше, является ли она доктриной аморализма? Несёт ли Ницше ответственность за те политические и этические взгляды, которые в ХХ веке прямо апеллировали к его философскому наследию? Насколько популярна идея сверхчеловека среди сегодняшней молодежи, во многом придерживающейся ценностей индивидуализма? Вот круг вопросов, которые обсуждаются в передаче.

По материалам: Ницше Ф. Полное собрание сочинений в 13-ти томах;
радио «Маяк», телеканал «Россия – Культура», Еврейский музей и центр толерантности .

Когда Ницше было четыре года, его отец умер от заболевания мозга, а через шесть месяцев умер его двухлетний брат Джозеф. Таким образом, Ницше в очень юном и впечатлительном возрасте познал трагедию смерти, а также неопределенность и очевидную несправедливость жизни. Позже его книги будут содержать многие отрывки, посвященные смерти. Например: «Давайте остерегаться говорить о том, что смерть – это противоположность жизни. Жизнь – это всего лишь прототип того, что уже мертво; и это очень редкий прототип» .

После этих событий его воспитывали, как единственного мужчину в семье, состоящей из его матери Франциски, сестры Элизабет, двух незамужних теток и бабушки – до тех пор, пока в 14 лет он не поступил в Шульфорте, самый известный протестантский интернат.

Здесь его ожидало несколько знаменательных событий: он познакомился с литературой древних греков и римлян, с музыкой Рихарда Вагнера; написал несколько «музыкальных произведений, которые со всем приличием можно было исполнять в церкви» ; был воцерковлен в 17-летнем возрасте; прочитал скандальный труд Давида Штрауса «Жизнь Иисуса», оказавший на него глубочайшее влияние.

Преподавательская карьера

В 19 лет Ницше поступил в Боннский университет на факультет теологии и классической филологии (изучение на основании древних письменных текстов). Проучившись один семестр, он бросил теологию и утратил всю имевшуюся у него веру. Он перешел в Лейпцигский университет, где заслужил репутацию в академических кругах, опубликовав статьи, посвященные Аристотелю и другим греческим философам.

В возрасте 21 года он прочитал произведение Артура Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Один из комментаторов пишет: «Всесильного, всезнающего и благого Бога, управляющего вселенной, Шопенгауэр заменил слепым, бесцельным и фактически бесчувственным энергетическим побуждением, которое он смог описать всего лишь как «слепую и совершенную «волю» .

К этому времени уже прошло шесть лет с первой публикации книги Дарвина «О происхождении видов » на английском языке, и пять лет с момента ее первой публикации на немецком языке. К 23 годам Ницше вступил в армию на один год. Однажды, пытаясь вскочить , он получил серьезную травму груди и стал непригоден к армейской службе. Он вернулся в Лейпцигский университет, где познакомился с известным оперным композитором Рихардом Вагнером, чьей музыкой он долгое время восхищался. Вагнер разделил его увлечение Шопэнгауэром. Он был бывшим студентом Лейпцигского университета, а по возрасту годился Ницше в отцы. Таким образом, Вагнер стал для Фридриха почти что отцом. Впоследствии эту роль занял плод воображения Ницше – сверхчеловек (нем. Übermensch ) - сверхсильный не только в физическом, но и во всех других отношениях, воображаемый индивидуум с собственной моралью, который превозмог всех, вытеснил Бога и стал выражением противления миру.

В 1869 Ницше отказался от прусского гражданства, не взяв взамен никакого другого. Официально на протяжении оставшихся 31 года своей жизни он оставался человеком, лишенным гражданства. В тот год, в невероятно молодом возрасте 24 лет, Ницше был назначен профессором классической филологии в Швейцарском университете в г. Базель, и занимал эту должность на протяжении десяти лет. Во время франко-прусской войны 1870-71 г.г. он три месяца служил санитаром в госпитале, где воочию видел травматические последствия сражений, а также дифтерии и дизентерии. Эти сражения имели для него и другие последствия. Доктор Джон Фиггис пишет: «Однажды, оказывая помощь больным, и находясь в исступлении от сострадания, он мельком бросил взгляд на табун прусских лошадей, шумно сходящих с холма в селение. Их великолепие, сила, бравада и мощь сразу же поразили его. Он понял, что страдания и сострадание не были, как он считал ранее на манер Шопенгауэра, самыми глубокими переживаниями в жизни. Сила и власть были намного выше этой боли, и сама боль становилась не важной – в этом была реальность. И жизнь стала казаться ему борьбой за власть» .

Последние годы жизни, сумасшествие и смерть

В 1879 году в возрасте 34-х лет он уволился с работы в университете г. Базель из-за ухудшения состояния здоровья, после трех дней непрекращающейся мигрени, проблем со зрением, из-за которых он стал близок к слепоте, сильнейшей рвоты и неослабевающей боли. Из-за болезни Ницше часто ездил в места с полезными для его здоровья климатическими условиями. С 1879 по 1888 год он получал небольшую пенсию от Базельского университета, и это позволяло ему вести скромную бродячую жизнь в качестве независимого писателя без гражданства в разных городах Швеции, Германии, Италии и Франции. За это время он написал свои полу-философские антирелигиозные труды, которые принесли ему славу (или дурную славу), в том числе книги «Веселая наука » (1882, 1887), «Так говорил Заратустра » (1883–85), «Антихрист » (1888), «Сумерки идолов » (1888), и свою автобиографию под названием «Ecce Homo »(эта книга, которая также называется «Как становятся самим собой» была написана в 1888 году, но издана лишь посмертно, в 1908 году, его сестрой Элизабет).

В возрасте 44-х лет Ницше жил в Турине. Рассказывают, что однажды он увидел, как кучер избивает лошадь, и обвил ее руками, чтобы защитить от побоев. Затем он упал на землю, и с этого момента последующие одиннадцать лет находился в состоянии помешательства, из-за которого не мог связно говорить и писать до самой смерти в 1900 году. Биограф Ницше по фамилии Кауфман описывает эти события так: «Он упал прямо на улице, а после этого собрал остаток здравого ума, чтобы написать несколько сумасшедших, но в то же время прекрасных писем, а затем его рассудок покрыла тьма, загасив весь его пыл и разум. Он полностью перегорел» . Современные медицинские диагнозы, описывающие причину его помешательства, весьма разнообразны. Ницше был похоронен в семейной гробнице рядом с церковью в Реккене.

Боль неразделенной любви

Во время своего визита в Рим в 1882 году, Ницше, которому на тот момент было 37 лет, познакомился с Лу фон Саломе (Луизой Густавовной Саломе), русской студенткой, изучавшей философию и теологию (в будущем помощницей Фрейда). Их познакомил общий друг, Пауль Реё. Она провела с Ницше все лето, в основном в сопровождении его сестры, Елизабет. Позже Саломе заявляла, что и Ницше и Реё поочередно делали ей предложение (хотя эти заявления ставятся под сомнение).

В последующие месяцы отношения между Ницше и Саломе ухудшились, к его огромному разочарованию. Он писал ей о «ситуации, в которую я попал, приняв непомерную дозу опиума – от отчаяния» . А своему другу, Овербеку, он писал: «Этот последний кусок, откушенный от жизни – самый трудный из всех, которые мне доводилось жевать…Я раздавлен колесом своих собственных чувств. Если бы я только мог заснуть! Но самые сильные дозы опиатов спасают меня лишь на шесть-восемь часов… У меня есть самая прекрасная возможность доказать, что «любой опыт может быть полезен…»

Кауфман комментирует: «Любой опыт действительно был полезен для Ницше. Он перенес свои страдания в книги позднего периода - «Так говорил Заратустра » и «Ecce Homo » .

«Так говорил Заратустра » - самое знаменитое произведение Ницше. Это философский роман, в котором вымышленный пророк, назвавшийся именем Заратустры (персидского основателя религии зороастризма в 6 веке до н.э.) являет миру идеи самого Ницше.

В своей автобиографии, книге «Как становятся самим собой», Ницше пишет: «Я не сказал здесь ни слова из того, что я сказал еще пять лет назад устами Заратустры» . Среди этих идей - мысль о том, что «Бог мертв», идея «вечного повторения» (т.е. мысль о том, что происходившее будет до бесконечности происходить снова), и идея «воли к власти». В оригинале Ницше использовал стиль изложения, напоминающий библейский, чтобы провозгласить свое противление христианской морали и традициям со многими богохульными словами в адрес Бога.

Ницше и «смерть Бога»

Заявления Ницше о смерти Бога в самой полной форме встречаются в виде анекдота или притчи в книге «Веселая наука»:

«Безумный человек.

Слышали ли вы о том безумном человеке, который в светлый полдень зажег фонарь, выбежал на рынок и все время кричал: “Я ищу Бога! Я ищу Бога!” Поскольку там собрались как раз многие из тех, кто не верил в Бога, вокруг него раздался хохот. Он что, пропал? – сказал один. Он заблудился, как ребенок, - сказал другой. Или спрятался? Боится ли он нас? Пустился ли он в плавание? Эмигрировал? – так кричали и смеялись они вперемешку. Тогда безумец вбежал в толпу и пронзил их своим взглядом. “Где Бог? – воскликнул он. – Я хочу сказать вам это! Мы его убили – вы и я! Мы все его убийцы! Но как мы сделали это?... Боги истлевают! Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами – кто смоет с нас эту кровь? … Разве величие этого дела не слишком велико для нас? Не должны ли мы сами обратиться в богов, чтобы оказаться достойными его? иногда не было совершено дела более великого, и кто родится после нас, будет, благодаря этому деянию, принадлежать к истории высшей, чем вся прежняя история!” – Здесь замолчал безумный человек и снова стал глядеть на своих слушателей; молчали и они, удивленно глядя на него. Наконец, он бросил свой фонарь на землю, так что тот разбился вдребезги и погас. “Я пришел слишком рано, - сказал он тогда, - мой час еще не пробил. Это чудовищное событие еще в пути и идет к нам – весть о нем не дошла еще до человеческих ушей. Молнии и грому нужно время, свету звезд нужно время, деяниям нужно время, после того как они уже совершены, чтобы их увидели и услышали. Это деяние пока еще дальше от вас, чем самые отдаленные светила, - и все-таки вы совершили его !»

Не удивительно, что этот отрывок породил огромное количество споров о том, что имел в виду Ницше, написав эти строки. Здесь он говорит не о смерти Христа, Второй ипостаси Троицы, на кресте. Подобное заявление было истинным на протяжении тех трех дней, пока Христос находился в гробнице, но продолжение этих рассуждений были навсегда опровергнуты воскресением Христа из мертвых.

Кое-кто называл слова Ницше о том, что «Бог мертв», словами «сумасшедшего». Однако Ницше использовал этот термин много раз, произнося их собственным голосом, а не голосом сумасшедшего. В разделе 108 той же «Веселой науки» Ницше писал:

«Новые схватки . После того как Будда умер, в течение столетий показывали еще его тень в одной пещере – чудовищную страшную тень. Бог мертв: но такова природа людей, что еще тысячелетиями, возможно, будут существовать пещеры, в которых показывают его тень. – И мы – мы должны победить еще и его тень!»

А в 343 разделе «Веселой науки» Ницше объясняет, что он имел в виду: «Величайшее из новых событий – что “Бог умер” и что вера в христианского Бога стала чем-то не заслуживающим доверия – начинает уже бросать на Европу свои первые тени» .

Фактически, Ницше верит в то, что Бог никогда и не существовал. Это его реакция на концепцию Бога, как «единственную, абсолютную и осуждающую власть, интересующуюся скрытыми и непристойными личными секретами» . Но здесь возникает еще одна проблема. Если Бог мертв, то кто теперь спасет нас? Ницше предлагает решение, состоящее из трех элементов. В книге «Сумерки идолов» он пишет:

Преподаватель философии Гайлз Фрейзер пишет: «Борьба, которую ведет Ницше, - это не борьба атеизма с христианством; это, как он недвусмысленно пишет, борьба Диониса с Распятым. Здесь все дело в духовном превосходстве веры Ницше над христианством. Это, в отличие от мнения, которое с готовностью принимают комментаторы, не борьба против веры, а борьба между верами, или, скорее, сражение между конкурирующими сотериологиями» .

Ницше против книги Бытия

В своей книге «Антихрист» Ницше изливает целый поток оскорблений на Бога и на историю о сотворении, грехопадении и Потопе времен Ноя, изложенную в книге Бытия:

«Поняли ли собственно знаменитую историю, которая помещена в начале Библии, - историю об адском страхе Бога перед наукой ?.. Её не поняли. Эта жреческая книга par excellence начинается, как и следовало ожидать, великим внутренним затруднением жреца: он имеет только одну великую опасность, следовательно , Бог имеет только одну великую опасность. Ветхий Бог, «дух» всецело, настоящий верховный жрец, истинное совершенство, прогуливается в своём саду: беда только, что он скучает. Против скуки даже и боги борются тщетно. Что же он делает? Он изобретает человека: человек занимателен... Но что это? и человек также скучает. Безгранично милосердие Божье к тому единственному бедствию, от которого не свободен ни один рай: Бог тотчас же создал ещё и других животных. Первый промах Бога: человек не нашёл животных занимательными, - он возгосподствовал над ними, он не пожелал быть «животным». - Вследствие этого Бог создал женщину. И действительно, со скукой было покончено, - но с другим ещё нет! Женщина была вторым промахом Бога. - «Женщина по своему существу змея, Heva», - это знает всякий жрец; «от женщины происходит в мире всякое несчастье», - это также знает всякий жрец. «Следовательно , от неё идёт и наука»... Только через женщину человек научился вкушать от древа познания. - Что же случилось? Ветхого Бога охватил адский страх. Сам человек сделался величайшим промахом Бога, он создал в нём себе соперника: наука делает равным Богу, - приходит конец жрецам и богам, когда человек начинает познавать науку! - Мораль : наука есть нечто запрещённое само по себе, она одна запрещена. Наука - это первый грех, зерно всех грехов, первородный грех. Только это одно и есть мораль . - «Ты не должен познавать»; остальное всё вытекает из этого. - Адский страх не препятствует Богу быть благоразумным. Как защищаться от науки? - это сделалось надолго его главной проблемой. Ответ: прочь человека из рая! Счастье, праздность наводит на мысли - все мысли суть скверные мысли... Человек не должен думать. - И «жрец в себе» изобретает нужду, смерть, беременность с её опасностью для жизни, всякого рода бедствия, старость, тяготу жизни, а прежде всего болезнь - все верные средства в борьбе с наукой! Нужда не позволяет человеку думать... И всё-таки! ужасно! Дело познания воздвигается, возвышаясь до небес, затемняя богов, - что делать? - Ветхий Бог изобретает войну , он разъединяет народы, он делает так, что люди взаимно истребляют друг друга (- жрецам всегда была необходима война...). Война наряду с другим - великая помеха науке! - Невероятно! Познание, эмансипация от жреца даже возрастает, несмотря на войну. - И вот последнее решение приходит ветхому Богу: человек познал науку, - ничто не помогает, нужно его утопить !»

Первой реакцией любого будет вопрос: «Как человек, пребывающий в здравом уме, мог написать такую околесицу? И, наверное, самым милосердным ответом будет то, что эти бессмысленные оскробления были предзнаменованием сумасшествия Ницше, которым он страдал в последние 11 лет своей жизни.

Ницше против Дарвина

В книге «Так говорил Заратустра », Ницше являет миру своего сверхчеловека, выражаясь эволюционными словами своего пророка:

«Я учу вас о Сверхчеловеке… Вы совершили путь от червя до человека, но многое еще в вас – от червя. Когда-то были вы обезьянами, и даже теперь человек больше обезьяна, нежели иная из обезьян».

Однако, вопреки ожиданиям, Ницше, будучи явным эволюционистом, противостоял Дарвину и дарвинизму. Если и было учение, к которому он в незначительной степени склонялся, то это была теория Ламарка о наследовании приобретенных характеристик. На самом же деле у Ницше была своя собственная теория для объяснения эволюции. Он называл ее «волей к власти», что на самом деле было волей к превосходству.

Важным фактором для Ницше было не количество потомков, произведенных какой-либо особью или видом, как для Дарвина, а качество этих потомков. И дарвинизм не являлся основой и даже не оказывал влияния на это мировоззрение. Ницше говорил о том, что Дарвин ошибается в четырех фундаментальных аспектах своей теории.

1. Ницше ставил под сомнение механизм образования новых органов в ходе небольших изменений, потому что понимал, что наполовину сформированный орган не имеет совершенно никакой ценности для выживания.

В своей книге «Воля к власти » он писал:

«Против дарвинизма. Полезность органа не объясняет его происхождения, напротив! Ведь в течение того весьма продолжительного времени, которое нужно для возникновения известного свойства, это последнее не сохраняет индивида и не приносит ему пользы, а всего менее в борьбе с внешними обстоятельствами и врагами».

2. Ницше ставил под сомнение мировоззрение Дарвина о естественном отборе, поскольку в реальной жизни он видел, что выживают скорее слабые, нежели сильные.

В книге «Сумерки идолов» он писал:

«Анти-Дарвин. Что касается знаменитой «борьбы за существование », то она кажется мне, однако, более плодом утверждения, нежели доказательства. Она происходит, но как исключение; общий вид жизни есть не нужда, не голод, а, напротив, богатство, изобилие, даже абсурдная расточительность, - где борются, там борются за власть ... Не следует смешивать Мальтуса с природой. - Но положим, что существует эта борьба - и в самом деле, она происходит, - в таком случае она, к сожалению, кончается обратно тому, как желает школа Дарвина, как, быть может, мы смели бы желать вместе с нею: именно неблагоприятно для сильных, для привилегированных, для счастливых исключений. Роды не возрастают в совершенстве: слабые постоянно вновь становятся господами над сильными, - это происходит оттого, что их великое множество, что они также умнее ... Дарвин забыл про ум (- это по-английски!), у слабых больше ума ... Надо нуждаться в уме, чтобы приобрести ум, - его теряют, когда он становится более ненужным. Кто обладает силой, тот отрекается от ума (- «проваливай себе! - думают нынче в Германии, - империя должна все-таки у нас остаться»...). Как видите, я понимаю под умом осторожность, терпение, хитрость, притворство, великое самообладание и все, что является притворством (к последнему относится бо льшая часть так называемой добродетели)».

3. Ницше ставил под сомнение и теорию полового отбора Дарвина, поскольку не наблюдал, что он действительно имеет место в природе.

В книге «Воля к власти » под заголовком «Анти-Дарвин» он написал:

«Значение отбора наиболее красивых было в такой мере преувеличено, что он оказался перешедшим далеко за пределы красоты нашей собственной расы! Фактически красивейшее существо спаривается часто с весьма обездоленными созданиями, высшее с низшим. Почти всегда мы видим, что самцы и самки сближаются благодаря какой-нибудь случайной встрече, не проявляя при этом особой разборчивости».

4. Ницше утверждал, что переходных форм не существует.

В том же разделе под названием «Анти-Дарвин» он пишет:

«Не существует никаких переходных форм. Утверждают, что развитие существ идет вперед, но для утверждения этого нет никаких оснований. У каждого типа есть своя граница - за ее пределами нет развития. А до тех пор - абсолютная правильность».

Затем Ницше предлагает нашему вниманию еще одну пространную главу, снова же под названием «Анти-Дарвин »:

«Анти-Дарвин . Что меня всего более поражает, когда я мысленно окидываю взором великое прошлое человека, это то, что я вижу всегда в нем обратное тому, что видит в настоящее время Дарвин с его школой или желает видеть, т.е. отбор в пользу более сильных, удачников, прогресс вида. Как раз противоположное бросается в глаза: вымирание счастливых комбинаций, бесполезность типов высшего порядка, неизбежность господства средних, даже ниже средних типов. До тех пор, пока нам не укажут, почему человек должен представлять среди других творений исключение, я склонен к предположению, что школа Дарвина ошибается во всех своих утверждениях. Та воля к власти, в которой я вижу последнее основание и сущность всякого изменения, дает нам в руки средство понять, почему отбор не происходит в сторону исключений и счастливых случаев, наиболее сильные и счастливые оказываются слишком слабыми, когда им противостоят организованные стадные инстинкты, боязливость слабых, численное превосходство. Общая картина мира ценностей, как она мне представляется, показывает, что в области высших ценностей, которые в наше время повешены над человечеством, преобладание принадлежит не счастливым комбинациям, отборным типам, а напротив - типам декаданса, - и, может быть, нет ничего более интересного в мире, чем это неутешительное зрелище… Я вижу всех философов, я вижу науку на коленях пред фактом извращенной борьбы за существование, которой учит школа Дарвина, а именно: я вижу всюду, что остаются на поверхности, переживают те, которые компрометируют жизнь, ценность жизни. Ошибка школы Дарвина приняла для меня форму проблемы - до какой степени нужно быть слепым, чтобы именно здесь не видеть истины? Что виды являются носителями прогресса, это самое неразумное в мире утверждение - они представляют пока только известный уровень. Что высшие организмы развились из низших - это не удостоверено до сих пор ни единым фактом».

Об этом дохочиво пишет Кауфманн: « [Ницше] имеет в виду своих «удачливых предшественников» Сократа или Цезаря, Леонардо или Гете: людей, чья власть дает им преимущество в любой «схватке за существование», людей, которые пусть даже и пережили Моцарта, Китса или Шелли, не оставили после себя детей или наследников. Однако именно эти люди представляют собой «власть», которой жаждут все люди. Ведь основным инстинктом, по словам Ницше, является не их стремление сохранить жизнь, но стремление к власти. И должно быть очевидно, как далеко отстоят друг от друга «власть» Ницше от «приспособляемости» Дарвина» .

В свете вышеизложенного, не удивительно, что в своей книге «Ecce Homo » Ницше называет «быками» ученых, которые считают, что сверхчеловек – это продукт эволюции Дарвина.

Ницше, конечно же, был философом, а не ученым, и он не объясняет тонкостей того, как «воля к власти» работает в эволюционном сценарии – кроме того, что высшие индивидуумы всегда имели и будут иметь власть восстать над своими современниками в их путешествии от обезьяны в прошлом к высоко эволюционировавшему сверхчеловеку в будущем.

Это привело к тому, что некоторые современные комментаторы изо всех сил пытаются примерить Ницше и Дарвина, например в таких книгах, как «Новый Дарвинизм Ницше » Джона Ричардсона.

Ницше, Дарвин и Гитлер

Ницше, возможно, и не мог предвидеть событий двадцатого века, но главным современным примером его «сверхчеловека», сильной личностью, жившей по законам своей собственной морали, стал Адольф Гитлер. Гитлер принял как «науку» Дарвина, так и философию Ницше. Для него понятие Дарвина о том, что сильные доминируют над слабыми, было величайшим благом. В то же время он считал себя сверхчеловеком, согласно философии Ницше, и применял идею Ницше о высших индивидуумах, чтобы убедить немецкую нацию в том, что они – «высшая раса». Гитлер довел идеи обоих о морали до логического заключения, что привело к разграблению Европы и убийству более шести миллионов невинных людей во времена холокоста.

Что мотивировало Ницше?

В своей автобиографической книге «Ecce Homo », Ницше не оставляет нам сомнений относительно собственного самовосприятия и относительно его книг.

Название для своей книги «Ecce Homo» (что означает «Се, человек!»), он взял из описания Иисуса Христа Пилатом в Евангелии от Иоанна 19:5. Четыре главы, составляющие книгу, носят такие названия: «Почему я так мудр», «Почему я так умен», «Почему я пишу такие хорошие книги» и «Почему я судьба». В главе под названием «Почему я так мудр» он написал:

«Я по-своему воинственен… Задача не в том, чтобы преодолеть сопротивление вообще, но такое, на которое нужно затратить всю свою силу, ловкость и умение владеть оружием, – сопротивление равного противника…»

Итак, в «равные» себе противники Ницше избрал ни кого-нибудь, а самого Всемогущего Бога! Сравните с этим первое искушение Евы сатаной в Эдемском саду – змей обещал Еве, что они станут «как боги» (Бытие 3:5). В этом «соревновании» Ницше выступает бок-о-бок с Дионисом. Он писал: «Я ученик философа Диониса: я бы предпочел быть сатиром, чем святым» . На самом деле, Дионис был не философом, а греческим богом вина, вдохновителем ритуального сумасшествия, экстаза и оргиатических излишеств. Дионис является воплощением всего того, что апостол Павел называет «грешной природой»:

«Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, (соблазны), ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют» (Галатам 5:19–21).

Такое самоотождествление с Дионисом дает Ницше право называть себя первым имморалистом и лежит в основе, а также является итогом всей его анти-божественно, анти-христианской теологии морали. Самое последнее предложение книги «Ecce Homo » звучит так: «Поняли ли меня? – Дионис против Распятого …» .

Мы знаем, что его разум был наполнен работами таких атеистов и скептиков, как Штраусс и Шопэнгауэр. Он также говорит о том, что у него нет «приятных воспоминаний о детстве или юности». Кое-кто предполагает, что гнев Ницше, направленный против христианства, передает подавляемые с детства бессознательные ощущения по отношению к «благожелательным» незамужним теткам и другим женщинам, жившим с ним. Один комментатор заходит насколько далеко, что пишет: «Нам только следует заменить словосочетания «мои тетки» или «моя семья» словом «христианство», и его гневные нападки прояснятся» .

В одной из глав книги Ecce Homo под названием «Почему я так умен», Ницше пишет:

«От меня совершенно ускользнуло, как я мог бы быть «грешным». Точно так же у меня нет надежного критерия для того, что такое угрызение совести. … «Бог», «бессмертие души», «спасение», «потустороннее» – сплошь понятия, которым я никогда не дарил ни внимания, ни времени, даже ребенком, – быть может, я никогда не был достаточно ребенком для этого? – Я знаю атеизм отнюдь не как результат, еще меньше как событие: он подразумевается у меня инстинктивно. Я слишком любопытен, слишком неочевиден , слишком азартен, чтобы позволить себе ответ грубый, как кулак. Бог и есть грубый, как кулак, ответ, неделикатность по отношению к нам, мыслителям, – в сущности, даже просто грубый, как кулак, запрет для нас: нечего вам думать!..»

Неужели в юном возрасте Ницше никто не объяснял, что мир перестал быть таким, каким Бог создал его изначально, что грех вошел в мир, и что мир был проклят, что Бог, Великий Судья, которого Ницше так ненавидел из-за того, что был Ему подотчетен, еще и любящий Бог, пославший Своего Сына, Господа Иисуса Христа, чтобы умереть на кресте и воскреснуть, чтобы Он смог простить нам наши грехи?

Однако в своей работе «Антихрист», а также во многих других книгах, Ницше демонстрирует, что он был хорошо знаком со всеми этими концепциями, однако рьяно отвергал их. Многие люди пытались противостоять концепции будущего осуждения, например, заявляя, что нет абсолютного добра и зла. Ницше же придерживался более кардинального подхода: он провозгласил смерть Судии!

Заключение

В последней главе книги «Ecce Homo », Ницше достигает кульминации в своих гневных излияниях против «Бога», «истины», «христианской морали», «спасения души», «греха», и т.д. Он подытоживает все это в своей кричащей кульминации: «Поняли ли меня? – Дионис против Распятого …».

Однако минуточку, Ницше, в «равные» себе оппоненты ты избрал Всемогущего Бога! Может показаться, что свой последний удар против Бога ты провалил своим крайним почтением ко Христу, (сам того не желая?) признав, что Он, Распятый, является Всемогущим Богом.

Ницше грозил Богу кулаком, но сам Ницше теперь мертв, а Бог – нет. Поэтому последнее слово остается за Богом.

«Сказал безумец в сердце своем: `нет Бога"». (Псалом 14:1).

«Ибо слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, -- сила Божия. Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну». (1 Коринфянам 1:18–19)

Популярность Ницше

Работы Ницше не обрели широкой популярности среди его современников. Первое издание книги «Так говорил Заратустра » было издано тиражом всего в 400 экземпляров. Однако после его смерти, когда мир захлестнула волна эволюционного атеизма в 20 веке, он стал одним из самых читаемых философов благодаря тому, что его книги были переведены на многие языки и многие авторы ссылались на них для своей собственной славы. Современные политические лидеры заявляли о том, что читали его труды - среди них Муссолини, Шарль де Голь, Теодор Рузвезльт и Ричард Никсон.

В «Энциклопедии Британника » сказано следующее: «Ассоциации с Адольфом Гитлером и фашизмом, которые возникают у нас в связи с именем Ницше, в основном обязаны тем, как воспользовалась его трудами его сестра Элизабет, которая вышла замуж за одного из лидеров антисемитского движения. Несмотря на то, что Ницше был пылким противником национализма, антисемитизма и силовой политики, его имя впоследствии использовалось фашистами для пропогандирования таких идей, которые были ему противны».

Во время первой мировой войны германское правительство издало книгу «Так говорил Заратустра» тиражом в 1 150 000 экземпляров, и их выдавали немецким солдатам вместе с Евангелием от Иоанна. «Энциклопедия Британника » с оттенком легкой иронии комментирует эту ситуацию так: «Трудно сказать, кто из авторов был более скомпрометирован подобным жестом».

Ссылки и примечания

1. Ницше тщательно писал свои работы в виде пронумерованных разделов (иногда эти разделы пронумерованы на протяжении всей книги, иногда по главам) и благодаря этому любую цитату можно легко найти в любом переводе и любом издании по номеру раздела. В данной статье мы прибегнем к этой практике, цитируя работы Ницше.

Многие из исследователей и мыслителей говорят о времени, начинающемся с конца двадцатого века, как о начале новой или, по крайней мере, как о конце и упадке старой эпохи в истории развития западной культуры. Действительно, за два прошедших столетия произошли огромные изменения практически во всех сферах культуры: многие из представлений, веками фундировавших и определявших мышление европейского человека, подверглись радикальной переоценке, рухнули многие из мировоззренческих, моральных, религиозных, нравственных и социальных твердынь, на которых покоилась Западная цивилизация. В течение двадцатого века не раз провозглашались самые различные "упадки", "концы" и "смерти": "конец метафизики", "конец философии", "смерть Автора", "смерть субъекта", "смерть человека" и т. д. Взгляд на современность, как на один из переломных исторических моментов, стал для нас привычным и, даже, обыденным. Однако, при всем при этом, мы всё ещё не имеем чёткого представления об истоках и причинах происходящих вокруг нас перемен.

В данном контексте весьма актуальной становится задача поиска некой модели, которая дала бы нам возможность представить все произошедшие в лоне Европейской культуры изменения в качестве следствий и проявлений некого единого события. Автор данной работы полагает, что в качестве такой модели возможно использовать идею смерти Бога Ницше. Основанием для этого предположения служит факт наличия следующих феноменов в контексте культуры XX века: во-первых, кризис христианства, тотальная утрата веры, распад духовности и девальвация "старых" ценностей; во-вторых, трансформации данной идеи в творчестве таких мыслителей, сыгравших решающую роль в формировании духовной ситуации XX века, как М. Хайдеггер, Ж. Делёз, М. Фуко; наконец, возникновение в наше время так называемой "теологии смерти Бога".

Глава 1.
Общая характеристика идеи смерти Бога Ницше

По-видимому, творчество ни одного из мыслителей не вызывало столько споров, кривотолков и заблуждений как наследие Ницше. И "винить" в этом следует не столько Фёрстер-Ницше, фашистских идеологов или каких-либо других "искажателей", сколько самого философа. Произведения, книги, стиль мышления и письма служат, наверное, лучшей иллюстрацией мировоззрения апологета становления, фрагментарности и многообразия "точек зрения", критика Тождества и Единства. Афоризм, как основное средство выражения, "подразумевающий новую концепцию философии, новый образ и мыслителя, и мысли" и относящийся к систематизированному мышлению "как векториальная геометрия к метрической, как лабиринт к стрелке с надписью "выход"", превращает прочтение в "палеонтологию мысли, где по одному найденному "зубу" приходится на свой страх и риск воссоздавать неведомое целое" [там же].

Если к этому добавить так же целую вереницу масок и галерею персонажей (романтик-пессимист, вагнерианец, скептик-позитивист, нигилист, Антихрист, Заратустра, Ариадна, Дионис, Распятый и, наконец, "болезнь как точка зрения на здоровье" и "здоровье как точка зрения на болезнь") через которых доносит до читателей свою философию и за которыми одновременно скрывается Ницше, то неудивительным и даже закономерным становится то многообразие недоразумений и ошибок, которое складывается вокруг основных идей Ницше, к числу которых принадлежат и его слова о смерти Бога.

И действительно, трудно избежать неверных толкований там, где вместо столь "естественной" для европейской философии некой целостной концепции с системой аргументации и доказательств мы имеем дело лишь с несколькими разбросанными по всему творчеству мыслителя аллегорическими афоризмами, говорящих о том, что Бог мертв.

Недоразумения возникают уже в самом начале при попытке отнести Ницше к тому или иному лагерю, "оценить провозвестие о "смерти Бога" с диаметрально противоположных, но мировозренчески стабильных позиций […] ортодоксального христианства и столь же ортодоксального атеизма" . Понятно, что для христианина речь здесь может идти только об атеизме, но с другой стороны трудно будет найти или хотя бы представить себе атеиста, способного принять такой атеизм.

Источником подобных недоразумений, по-видимому, служит как раз то, что мы стремимся увидеть в словах о смерти Бога личную позицию Ницше, и забываем напутствие Хайдеггера: "необходимо читать Ницше, непрестанно вопрошая историю Запада" . В таком "историческом" ракурсе тезис "Бог мертв" оказывается уже не точкой зрения мыслителя в вопросе религии, а попыткой указать на некое пороговое состояние, на некий переломный момент в судьбах Запада. Слова "Бог мертв" "оказываются здесь лишь диагнозом и прогнозом", "стрелкой сейсмографа, фиксирующей глубинную ситуацию эпохи[…]" . Таким образом, "атеизм" Ницше особого рода, это не просвещенческая прихоть, и не "научное" убеждение, он не имеет ничего общего со "свободомыслием наших господ физиологов и естествоиспытателей", отвергающих Бога на том основании, что его никак не удаётся обнаружить в пробирке. Если всё же попытаться дать какое-то название позиции Ницше, то его следовало бы, по-видимому, назвать "без-божником": чутким ухом уловив основную мелодию своей эпохи, он попытался "вблизи увидеть роковое, больше того, пережить его на себе" , осуществить акт "самоидентификации, добровольного усвоения болезни". Для правильного понимания Ницше мы должны иметь в виду его глубокую личную вовлеченность в этот вопрос, стремление не обсуждать и оценивать открывшуюся ему реальность с точки зрения бытийствующих норм и критериев (ибо, напротив, именно эта реальность и задаёт нормы и критерии), а принять её такой, какова она есть, и практически, опытно, на себе и собой, испытать её. Для Ницше вообще было характерно пристрастно-личное отношение ко всем важнейшим проблемам своего времени: "он целиком отдал себя на съедение грызущей тревоге за судьбу человека и его бытия: что будет с ним завтра, уже сегодня? [...]Он присматривался к величайшим людям своего времени, и его поражала их спокойная невозмутимость и уверенность в себе: значит, казалось ему, они не проникли в суть дела, не ощутили неумолимого хода современной истории. Конечно, они не могли не замечать происходящего. Они нередко предвидели и грядущее, но они не пропускали то чудовищное, что видели, внутрь себя, не проникались им до костей..."

Однако, если Ницше выражает не своё личное мнение, а говорит от имени некой исторической реальности, и его слова должны затрагивать всю европейскую культуру, то почему же и в наше время многие остаются верующими, многие в своей жизни продолжают уповать на христианского Бога? Может, пророчество Ницше оказалось ложным, может, не было никакого переломного момента?

На подобные возражения можно ответить указанием на то, что "событие" смерти Бога имеет совсем иные масштабы, чем просто одно-два столетия: с одной стороны, "слова Ницше нарекают судьбу Запада в течении двух тысячелетий его истории", и, с другой, стороны "само событие слишком ещё велико, слишком недоступно восприятию большинства, чтобы и сами слухи о нём можно было считать дошедшими - не говоря о том, сколь не многие ведают ещё, что, собственно, тут произошло…". Иными словами, мы принадлежим лишь только к началу эпохи, пронизанной и определяемой этим "событием". "Не исключено, что в этого Бога ещё долго будут верить и считать его мир "действительным", "действенным" и "определяющим". Это похоже на то явление, когда свет тысячелетиями назад погасшей звезды ещё виден, но при всем своём свечении оказывается чистой "видимостью"". И все же, отныне история Запада будет определяться, по мнению Ницше, медленным, но неуклонным движением по пути всё более и более ясного осознания смерти Бога. Возможно, что такие явления двадцатого века, как кризис христианства и тотальная утрата веры это всего лишь первые симптомы этого осознания.

К тому же идея смерти Бога Ницше не сводится просто к кризису религии. Уникальность позиции философа, огромная важность его творчества для понимания современной культуры и ожидающих её судеб заключается в том, что он попытался, со свойственным ему радикализмом, осмыслить все возможные последствия отказа от идеи Бога. И потому это событие глазами его первооткрывателя намного масштабнее, чем сложившиеся о нём представления не только во временном, но и в "пространственном" измерении, в смысле количества сфер культуры, затронутых им: "[…] с погребением этой веры должно рухнуть все воздвигнутое на ней, опиравшееся на неё, вросшее в неё […] предстоит длительное изобилие обвалов, разрушений, погибелей, крахов…". Таким образом, речь у Ницше идёт о переоценке и переосмыслении всех ценностей, всех мировоззренческих установок Запада, в той или иной мере связанных с идеей Бога.

В первую очередь, столь фундаментальное событие, как смерть Бога, должно затронуть наиболее универсальное из мировоззренческих учений - метафизику. Если вспомнить, что христианство Ницше рассматривал как "платонизм для народа" [см. напр.: 10,с.58], а ""Бог" здесь одновременно служит ведущим представлением для "сверхчувственного" вообще и его различных истолкований, для "идеалов" и "норм", для "принципов " и "правил", для "целей" и "ценностей", которые учреждены "над" сущим, чтобы придать сущему в целом цель, порядок и - как вкратце говорят - "смысл"", то смерть Бога оказывается неразрывно связанной с крушением бинарной диспозиции потустороннего и посюстороннего, материального и идеального, созданной Платоном и на протяжении тысячелетий фундировавшей, определявшей и довлевшей над мышлением западного человека. То, что для Ницше слова "Бог мертв" означают, помимо всего прочего, так же и высвобождение наших представлений о сущем из-под гнёта метафизического учения Платона, доказывает постоянное присутствие тематики "помрачения и солнечного затмения" во всех фрагментах, посвященных этому событию. Так, например, в одном из самых известных - "Безумный человек" автор вопрошает устами провозвестника смерти Бога: "Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта? Что сделали мы, оторвав эту землю от ее солнца?" [там же,с.446]. Если вспомнить притчу Платона, где Солнце выступало метафорой для сферы сверхчувственного, идеального - сферы, образовывавшей и ограничивавшей "горизонт" мышления западного человека лишь внутри "света", которого сущее могло быть доступно взору, таким, каким оно "выглядит", то есть таким, каков его "вид" (идея), - то смерть Бога, действительно, предстаёт, как "стирание краски со всего горизонта", ибо отныне "сфера сверхчувственного уже не стоит над головами людей как задающий меру свет".

Одновременно с этим смерть Бога выступает для Ницше открытием нового горизонта - "горизонта бесконечного", как самая широкая открытость, какую мы только можем пережить. "Мир ещё раз стал для нас бесконечным", ибо исчезает замыкавшая и ограничивавшая его сфера сверхчувственного, ибо становление и многообразие высвобождаются из-под владычества "Единого" и "Бытия", смерть Бога делает невозможной стратегию сведения всего мирового разнообразия к единому верховному принципу и открывает всю разнородность и плюрализм Вселенной. "Бытие и Единое не просто теряют свой смысл, они приобретают иной смысл, новый. Ибо отныне Единым зовется многообразие как таковое (осколки и части), становление зовётся Бытием […] утверждается единство многообразия, Бытие становления"

Мир ещё раз стал для нас бесконечным так же потому, что отныне он предстаёт пред нами как царство случая и случайности, как "божественный стол для божественных игральных костей",вмещающий в себя бесконечное разнообразие возможностей. Со смертью Божественного Логоса, сотворившего мироздание "по своему образу и подобию", неизбежно терпит крах ещё один фундаментальный для метафизики и европейской культуры постулат, провозглашающий тождество Бытия и мышления. "Обезбоженная" Вселенная, освобожденная от диктата подчинения цели, от "вечного паука-разума и паутины его" , выступает во всей свой чуждости "Истине", "логичности", "упорядоченности", каким бы то ни было универсальным причинно-следственным закономерностям, во всей свой "извечной хаотичности". Бытие представляет собой отныне бесконечное разнообразие саморазвивающихся частиц и осколков, имеющих свои уникальные пути, не сводимые к единой линейной истории и незамкнутые "высшим и единственным Пределом".

Но, в первую очередь, "мир ещё раз стал для нас бесконечным, поскольку мы не в силах отмести возможности того, что он заключает в себе бесконечные интерпретации": смерть Бога означает утрату веры в саму возможность построение единой и систематичной концептуальной модели мира, радикальный отказ от претензии на всеобъемлющее описание и объяснение, ибо исчез источник универсальной генерализирующей интерпретации Универсума. Открывается возможность бесконечного разнообразия толкований бытия с самых различных точек зрения и позиций, одинаково правомерных и не сводимых к одной. Если использовать терминологию постмодерниской философии, то смерть Бога является, по сути, "смертью Автора" "произведения" - мира, смысл которого отныне порождается любым из его "читателей", и любое из "прочтений" которого отныне является легитимным.

Радикальное изменение наших представлений о мире после смерти Бога предполагает трансформацию методов и идеалов его познания. Многообразие и становление требуют не поисков "Абсолютной Истины", а истолкования и оценки: истолкования всегда закрепляющего лишь частичный и фрагментарный "смысл" за неким явлением и оценки определяющей иерархическую "ценность" смыслов, не умаляя и не упраздняя при этом их разнообразия.

Отказ от идеи "взгляда со стороны Бога", то есть от "опыта сверх-исторического наблюдения, от взгляда-над-или-поверх, от взгляда, который невозмутимо возносится и парит над Прошлым", предполагает отказ от определяемого ею идеала "незаинтересованного созерцания", нейтрального взгляда в котором "должны быть парализованы, должны отсутствовать активные и интерпретирующие силы, только и делающие зрение". Взамен старой гносеологии Ницше предлагает свою концепцию "перспективизма": каждая потребность, влечение, каждое "за" и "против" является новой перспективой, новой точкой зрения, и чем большему количеству аффектов предоставим мы слово в обсуждении какого-либо предмета, тем более полным окажется наше представление о нем, наша объективность. Место абсолютного, парящего-над, незаинтересованного, безмятежного "глаза без взгляда" занимает взгляд, как подвижный центр пластических сил, интерпретирующих бытие, для которого основным элементом различения является воля к власти.

Смерть Бога, как абсолютного субъекта и абсолютного разума, на идею которого ранее опирался и, в сущности, дублировал его свойства конечный субъект, должна привести к тому, что в человеке, с одной стороны преодолевается его раздвоенность на "тело" и "душу", "материальное" и "духовное", но при этом, с другой стороны, происходит расщепление индивидуального "Я" - то, что будет позже названо в постмодерниской философии "смертью субъекта". В ситуации смерти Бога становится невозможной многовековая стратегия подавления в человеке одних его свойств ("телесного", "природного"), рассмотрения их как "не истинно человеческих", за счет вынесения других в сферу внеприродного Бытия. "Иное" в человеке - "Само", бессознательное - вырывается из-под господства человеческого разума. После смерти Бога становится очевидной вся зависимость "Я" от этой сферы, и тем самым выявляется его многомерность, разрушается миф о его монолитности. Вместе с христианством должна исчезнуть также "роковая атомистика, которой успешнее всего и дольше всего учило христианство, атомистика душ", душа должна отныне рассматриваться как "множественность субъекта" и "общественный строй аффектов и инстинктов" [там же].

Но смерть Бога означает не только "смерть субъекта", должен "умереть" и сам человек. Если перестаёт существовать нормативный и идеальный образец человека, исчезает идея его вечной и неизменной природы, то человек оказывается подвластным эволюции, может быть рассмотрен как "то, что должно превзойти". "[...] Ницше достиг той точки, где человек и Бог сопринадлежат друг другу, где смерть Бога - синоним исчезновения человека и где обещанное пришествие сверхчеловека означает с самого начала и, прежде всего неминуемость смерти человека.".

К сожалению, рамки данной работы и её задачи не позволяют нам детально рассмотреть ключевые темы современной философии, однако можно заметить, что её основные идеи, такие как "постметафизическое мышление", "ацентризм", "смерть Автора", "смерь субъекта", "смерть человека", её критика бинаризма и логоцентризма, являются, по сути, продолжением ницшевской идеи смерти Бога.

Итак, слова Ницше о смерти Бога, являются не выражением личных убеждений мыслителя, а попыткой дать название некому увиденному в глубине европейской культуры историческому событию, властно проникающему в прошедшие и определяющему нынешний и последующие века, которое должно привести к радикальным изменениям наших представлений о мире, о способах его познания и о человеке.

Глава 2.

Основные причины и последствия события "смерти Бога" в контексте европейской культуры

"Бог умер" - случилось невероятное и непредставимое, но вся чудовищность этого события нам ещё не до конца ясна, ибо Бог не просто "удалился из своего живого присутствия",а был убит, убит людьми: "мы его убили, […] самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами".

Но как это стало возможно? "Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта?" [там же]. Ответ, по мнению Ницше, заключён в самом христианстве, в самой европейской морали, смерть Бога является до "конца продуманной логикой наших великих ценностей и идеалов", европейская культура уже "с давних пор движется в какой то пытке напряжения, растущей из столетия в столетие к катастрофе" [там же, с.35]. Бог умер потому, что мы, сегодняшние, убили его, предав забвению, но, с другой стороны, "сама необходимость приложила здесь руку к делу" [там же], так как неизбежность этого события была предопределенна в самом начале европейской истории. Что же в истории Запада, по мнению Ницше, предопределило смерть Бога? Чтобы ответить на этот вопрос мы должны понять специфику ницшевского взгляда на историю.

Мировая история, по мнению Ницше, представляет собой извечный дуализм, антагонизм и противоборство двух типов сил - "активного" и "реактивного". Первые являются силами творческими, созидающими, творящими, утверждающими отличие и жизнь. В то время как для вторых первичными оказываются отрицание, сопротивление всему отличному, стремление к ограничению, подавлению всего другого. Активные постоянно самоутверждаются за счет преобразования окружающего, реактивные способны лишь отвечать и реагировать на внешние импульсы.

Этим двум типам сил соответствуют две разновидности морали - "мораль господ" и "мораль рабов". Однако мы исказим смысл, который вкладывал Ницше в понятия "господин" и "раб", если предположим, что критерием для их различения выступают отношения "господства" и "власти", ибо таковой является способность к порождению новых ценностей и оценок - Will zu Macht (где "Macht" следует переводить не как "власть", а как "способность к самоосуществлению, к самореализации, к творчеству"). "Господин" устанавливает и созидает ценности, "раб" же вынужден их принимать: хочет ли он сохранить или же ниспровергнуть "господские" ценности, все равно "раб" направляет свою силу на уже созданное, и в том и в другом случае он лишь реагирует на жизнь, вместо того, чтобы творить самому.

"Мораль господ" создаётся как утверждение и благодарный гимн жизни, жизни в её многообразии.

"Мораль рабов" возникает, когда затаенная злоба, ненависть, мстительность и зависть, проистекающее из бессилия и униженности, - чувство ressentiment раба становится творческой силой, порождающей свои ценности. Она начинается с отрицания, "с самого начала говорит Нет "внешнему", "иному", "несобственному"" и лишь позже создаёт некое подобие утверждения, утверждая общеобязательные, "абсолютные" и "единственно истинные" ценности, отягощающие и обесценивающие жизнь.

История христианства и западной культуры, если их рассматривать сквозь призму ницшевского учения о двух типах сил и двух типах морали, оказывается историей воссторжествования отрицания и "реактивного" человека.

Уже в иудаизме и платонизме - исторических истоках христианства - отрицание и чувство ressentiment играют решающую роль. Иудаизм, по мнению Ницше, будучи поставленным перед вопросом быть или не быть, предпочёл быть "какой бы то ни было ценой", и такой ценой оказалось "сознательное извращение своей природы" [там же]: отрицание жизни, утверждение всех упаднических, декадентских инстинктов. Иудаизм удалил из понятия о божестве "все предпосылки возрастающей жизни, всё сильное, смелое, повеливающее, гордое" [там же].

Платонизм, со своей стороны, предав забвению досократическое единство мысли и жизни, расколол человека на две части, заставил мысль обуздывать и калечить жизнь, соизмеряя и ограничивая её в соответствии с "высшими ценностями". Начиная с Платона, мысль становится отрицающей, а жизнь обесценивается, сводится ко всё более болезненным формам. Философ, законодатель и творец новых ценностей и перспектив, превращается в послушника и стража уже существующих.

Платонизм расколол на две части не только человека, но и весь мир, повсюду осуждая и обесценивая одну ради другой. "Посюсторонний" мир лишается своих смысла, красоты, истинности, так как они отныне могут принадлежать только "потустороннему"; многообразие и становление осуждаются во имя "Бытия" и "Единого".

Христианство, с одной стороны, являясь "последним логическим выводом иудаизма", с другой стороны, вбирает в себя концепцию двух миров Платона. Оно продолжает и усиливает тенденцию мироотрицания своих предшествиников.

Христианский Бог, повинуясь творческой силе ressentiment"а, превращается в придирчивого "судью" и "воздоятеля", "вырождается в противоречие с жизнью" [там же,c.312]. По сути, с христианства, превратившего Бога в "обожествленное "Ничто"" [там же], начинается его "убивание".

Казалось бы, смерть Бога должна освободить, наконец, жизнь из-под гнёта отрицающих её ценностей, ознаменовать победу "активных" сил над "реактивными". Однако этого не происходит.

Бог умер, но осталось пустующее место его пребывания - сверхчувственный мир, остались прежними направленность и критерии полагания, определение сути ценностей. Авторитет Бога и авторитет церкви исчезают, но на их место заступают авторитет совести и разума, "божественные" ценностей заменяются "человеческими, слишком человеческими". Потустороннее вечное блаженство превращается в земное счастье для большинства. Место бога заменяют "Прогресс", "Отечество" и "Государство". На смену старому христианскому человеку приходит "самое презренное существо" - "последний человек" . Он по-прежнему продолжает взваливать на себя бремя ценностей, отрицающих, калечащих жизнь, однако теперь он подспудно осознаёт всю их ничтожность, и потому в нём нет уже "хаоса, способного родить танцующею звезду" [там же, с.12], в нём нет уже никаких устремлений, он стремится лишь к "своему маленькому удовольствицу" [там же].

"Всеобщий прогресс" и "Государство" не способны по-настоящему заменить Бога, не в силах скрыть людей от надвигающегося Ничто, и потому они пытаются забыться в суетной деловитости, в погоне за прибылью и острыми ощущениями. Но крушение всех прежних ценностей неизбежно…

Когда западный человек окончательно осознает, что потусторонний мир идеалов мертв и безжизнен, то в европейской культуре должен будет наступить этап "нигилизма". Ибо люди не имея возможности найти сверхчувственную сферу в мире - сферы куда они помещали его смысл, истинность, красоту и ценность - осудят его, как лишенный вообще какого бы то ни было смысла, цели и ценности: "реальность становления признаётся единственной реальностью и воспрещаются всякого рода окольные пути к скрытым мирам и ложным божествам - но, с другой стороны, этот мир, отрицать который более не хотят, становится невыносимым".

Но эпоха нигилистического кризиса, по мнению Ницше, не только таит в себе величайшую опасность, но и величайшую возможность нашего времени. Ибо после распада прежних ценностей и критериев для их полагания действительность, реальный мир, конечно, обесцениваются, но при этом не исчезают, а впервые только и достигают значимости. Человек должен осознать истинный источник ценностей - собственную волю к власти, отвергнуть и разрушить само "место" прежних ценностей - "верх", "высоту", "запредельность" - и создать новые жизнеутверждающие, возвеличивающие человека: "наверное, человек оттуда и начнет подниматься всё выше и выше, где он перестанет изливаться в Бога".

Таким образом, причины смерти Бога, по мнению Ницше, кроются в самом христианстве, в прежних "высших" ценностях, которые были порождением "реактивных" сил и чувства ressentimet. После смерти Бога европейская культура попытается поместить на его место человеческие ценности "Прогресса", "Государства" и т.п. Однако крушение всех прежних ценностей является неизбежным и после него должен наступить этап "европейского нигилизма". Данный этап приведёт к исчезновению прежних целей и смыслов мира, созданных на основе представлений о сверхчувственной сфере, возвышающейся над ним, но, одновременно с этим, откроется возможность для нового истинного полагания ценностей.

Библиография.

1. Делез Ж. Ницше. СПб.: Axioma, 1997.186 с.

2. Делез Ж. Тайна Ариадны // Вопросы философии. 1993. № 4. С.48-54.

3. Деррида Ж. Шпоры: стили Ницше // Философские науки. 1991. № 2. С.118-142; № 3. С.114-129.

4. Иванов В.И. Ницше и Дионис // Весы. 1904. № 5. С.17-30.

5. Кантор В. К. Достоевский, Ницше и кризис христианства в Европе конца XlX - начала XX века // Вопросы философии. 2002. № 9. С.54 - 67.

6. Кузьмина Т. "Бог умер": личные судьбы и соблазны секулярной культуры

7. Михайлов А.Б. Предисловие к публикации // Хайдеггер М. Слова Ницше "Бог мертв" // "Вопросы философии", 1990, № 7, С.133-136.

8. Ницше Ф. Воля к власти; Посмертные афоризмы: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1999. 464с.

9. Ницше Ф. О пользе и вреде истории для жизни; Сумерки кумиров или как философствовать молотом; О философах; Об истине и лжи во вненравственном смысле; Утренняя заря или мысль о моральных предрассудках: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997. 512с.

10. Ницше Ф. По ту сторону добра и зла; Казус Вагнер; Антихрист; Ecce Homo: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997. 544с.

11. Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза. Спб., Худож. Литература,1993. С.342

12. Ницше Ф. Так говорил Заратустра; К генеалогии морали; Рождение трагедии или Эллинство и пессимизм: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997. 624с.

13. Ницше Ф. Человеческое слишком человеческое; Весёлая наука; Злая мудрость: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997. 704с.

14. Подорога В. Событие: Бог мертв Фуко и Ницше.

15. Свасьян К.А. Примечания к "Антихристу" // Ницше Ф. По ту сторону добра и зла; Казус Вагнер; Антихрист;Ecce Homo: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997 С 492 - 501

16. Свасьян К.А. Примечания к "Весёлой науке" // Ницше Ф. Человеческое слишком человеческое; Весёлая наука; Злая мудрость: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997. С. 666 - 685.

17. Свасьян К.А. Фридрих Ницше - мученик познания // Ницше Ф. По ту сторону добра и зла; Казус Вагнер; Антихрист;Ecce Homo: Сборник. Мн.: ООО "Попурри", 1997 С. 3 - 54

18. Философия Ф.Ницше. М.: Знание, 1991. с 64.

19. Франк С. Фр. Ницше и этика "любви к дальнему"// Франк С. А. Сочинения. Мн.: Харвест, М.: Аст, 2000 С.3 - 80

20. Фридрих Ницше и русская религиозная философия. В 2т.: Переводы, исследования, эссе философов "серебряного века"/Сост. И.Т.Войцкая-Минск: Алкиона, 1996. Т.1 352с. ; Т.2 544с.

21. Фуко. Слова и вещи. Археология гуманитарных знаний. Спб.; 1994 с.368

22. Хайдеггер М. Вечное возвращение равного // журнал "Онтология времени", №3, 2000 г.С. 76 - 162

23. Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М.: Республика, 1993 С. 63 - 177

24. Хайдеггер М. Слова Ницше "Бог мертв" // Вопросы философии. 1990. № 7. С.143 - 176

25. Шестов Л. Добро в учении гр. Толстого и Ф.Ницше // Вопросы философии. 1990. № 7 С.59 - 132

26. Шестов Л. Достоевский и Ницше: философия трагедии // Мир искусства. 1902. № 2. С.69-88; № 4. С.230-246; № 5/6. С.321-351. № 7. С.7-44; № 8. С.97-113. № 9/10. С.219-239.

27. Ясперс К. Ницше и христианство. М., 1994.114 с.

Фридрих Ницше. Гении и Злодеи

Философия. Фридрих Ницше и вечное возвращение

Лекция Михаила Шильмана «О пользе и вреде Ницше для жизни»

Мы снова встречаемся с Михаилом Шильманом, чтобы обратиться к философии. В этой передаче речь будет идти не о ее категориях, но о ее персоналиях, а именно, о всем нам хорошо известному Фридрихе Ницше. Постараемся действительно понять, что из сказанного им было услышано, что он обошел молчанием и почему современная философия демонстрирует вечное возвращение к Ницше.

Ницше и Штирнер. Алина Самойлова

"Что делать?"
Философия Фридриха Ницше и теория сверхчеловека сегодня

[Объект 22]. Фридрих Ницше и ницшеанство

О Фридрихе Ницше и ницшеанстве беседуем с кандидатом филологических наук, главным редактором издательства «Культурная революция» Игоре Эбаноидзе.

Философские чтения. Что такое культура

Исчезнет ли культура как исчерпавшее себя явление, возникшее всего 300 лет назад? Что такое бескультурье? И чем первое отличается от второго? Об этом беседа с Вадимом Михайловичем Межуевым - доктором философских наук Института Философии РАН.

«Бог умер»

Это высказывание впервые появилось в 1882 году в книге Ницше «Весёлая наука». Оно ознаменовало утрату доверия к сверхчувственным основаниям ценностных ориентиров. Нельзя воспринимать это высказывания как личную позицию Ницше. Хайдеггер говорил, что «необходимо читать Ницше, постоянно вопрошая историю Запада». С такого ракурса тезис «Бог мёртв» видится уже не точкой зрения философа на вопрос о религии, а попыткой указать на некий переломный момент, пороговое, переходное состояние, в котором находился народ Запада, по мнению Ницше, на тот момент. Слова "Бог мертв" "оказываются здесь лишь диагнозом и прогнозом".

Мне кажется, будет неверно предположить, что Ницше дошёл до этой мысли лишь к 1882 году. Не стоит забывать, что до 1879 года у него, из-за постоянной работы в университете, было мало времени на занятия философией. Так что не исключено, что эта мысль зародилась у него ещё давно, но окончательно сформировалась и получила возможность выразиться словами лишь в 1882 году. Вероятно, первым толчком к возникновению у философа этой мысли стала война 1870 года, в которой Ницше принимал участие в качестве санитара. Страшное оружие, боль, кровь, постоянные страдания людей и смерть могли натолкнуть его на мысль о том, что «что-то с этим миром не так». Его дальнейшие болезни помогли утвердиться и развиться этой идее. Однако, всё это лишь на уровне предположений.

Ф.М. Достоевский не делал столь громких и броских высказываний, как Ницше. У Фёдора Михайловича были вообще другие методы донесения своих мыслей до читателя. Ведь, известно, что Ф.В. Ницше был превосходным стилистом и предпочитал выражать свои основные идеи при помощи афоризмов, «выбрасывая» их «в лицо» читателю. Достоевский же доводил свои мысли через диалоги героев своих романов. Однако, всё это не отрицает того факта, что в произведениях Ф.М. Достоевского можно так же найти попытку указать на некий переломный момент, переходное состояние, в котором находился народ на тот момент. Логично будет предположить, что данная идея возникла и развилась у него в тот самый период, важность которого уже была отмечена выше.

В жизни обоих философов в разное время произошли важные события, ставшие переломными в их жизни, заставившие писателей по-новому взглянуть на мир, переосмыслить его.

Распространено мнение о противоположности духовных исканий Ницше и Достоевского. И на первый взгляд кажется странной идея соединения этих двух мыслителей в рамках одного идейного течения. На самом деле, если взглянуть глубже, то между взглядами Достоевского и Ницше больше общего, чем различного, несмотря на кажущуюся противоположность при поверхностном ознакомлении. Оба они заложили основы нового мировоззрения.

Достоевский в своём творчестве пытался обосновать систему идей, согласно которой человеческая личность воспринимается как нечто первоисходное, несводимое ни к какой высшей, божественной сущности. Герои Достоевского и он сам очень много говорят о том, что без Бога человек не имеет ни бытийных, ни моральных оснований жизни. Однако, традиционная концепция Бога не утраивает писателя, и он пытается самого Бога понять, как некую часть бытия, «дополнительную» по отношению к человеку. Для Достоевского, Бог - это потенциальная полнота жизненных проявлений личности, которую каждая личность должна пытаться реализовывать. Это объясняет важность образа Иисуса Христа для философа. Христос для него - это человек, доказавший возможность реализации этой полноты жизни, которая заложена в каждом из нас и которую каждый может хотя бы частично раскрыть в самом себе.

Подтвердить и уточнить сформулированную позицию помогает анализ историй самых значимых героев Достоевского. Среди этих героев, по-моему мнению, наиболее важное место занимает Кириллов из романа «Бесы».

Из двух тезисов - «Бога нет» и «Бог должен быть» - Кириллов вывел парадоксальное заключение: «Значит, я - Бог». В романе его за это заявление признали безумным, однако эта идея, столь важная для Достоевского, гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Высказывая мнение, что «Бога нет», Кириллов говорит о Боге как о внешней для человека силе, и именно такого Бога он отрицает. Но раз в мире «Бог должен быть», значит он может существовать как что-то внутренне присущее человеку, поэтому Кириллов и делает вывод о том, что он - Бог. Таким образом, он утверждает наличие божественного начала в каждой личности. Только один человек смог приблизиться в своей жизни к реализации этого начала полностью и тем самым дал пример и образец для нас - Иисус Христос.

Однако, важнейшая проблема, возникающая в связи со сформулированной интерпретацией истории Кириллова - насколько допустимо отождествлять взгляды героев Достоевского с его собственной позицией. К сожалению, однозначный ответ на данный вопрос дать невозможно.

В статьях из цикла «Несвоевременные размышления» (одни из ранних работ) можно найти выражение важнейшего убеждения Ф.В. Ницше, составившего основу всей его философии, - убеждения в абсолютной уникальности и неповторимости каждого человека. При этом философ считает, что эта уникальность не дана нам от рождения, а является неким идеальным пределом, целью жизненных усилий каждой личности, и каждый человек должен стараться достичь этого предела. Однако, Ницше констатирует, что сформулированная им задача является слишком сложной для современного человека, так сильно приверженного традициям и предрассудкам, поэтому философ уточняет её, делая более реальной - каждый человек должен хотя бы иметь ввиду эту цель и всю жизнь должен посвятить достижению её, надеясь на то, что если он сам и не сможет реализовать её вполне, то она окажется достижимой для следующих поколений.

Кроме того, Ницше так же говорит о возможности для человека двух путей в жизни, истинного и ложного. Второй из них не допускает раскрытия уникальности человека из-за навязывания ему от рождения представления о том, что он имеет значение только в служении целям исторического прогресса, и при этом абсолютно не значим в своём собственном, отдельном бытии. Ницше связывает истинный пусть жизни с очень важной способностью - чувствовать не исторически, уметь занимать надисторическую позицию (на такой позиции стоит, к примеру, его Заратустра).

В зрелых работах Ф.В. Ницше идея выявления уникальности каждой личности как высшей цели бытия человека отходит на второй план, заслоняется другими, более яркими и «насущными» идеями и требованиями. Однако последние имеют смысл и обладают такой значимостью только потому, что служат для достижения той самой конечной цели. В этом свете можно понять и оправдать строгость и непримиримость борьбы Ницше с негативными (по его мнению) элементами европейской цивилизации - он смотрел на них как на препятствие к реализации этой цели.

«…Орудием и игрушкой являются чувство и ум: за ними лежит ещё Само. Само ищет также глазами чувств, оно прислушивается также ушами духа. Оно господствует и является даже господином над Я. За твоими мыслями и чувствами, брат мой, стоит более могущественный повелитель, неведомый мудрец, - он называется Само. В твоём теле он живёт; он и есть твоё тело» (Ф.В. Ницше, «Так говорил Заратустра»). Это загадочное «Само» - подсознательная, глубинная полнота личности, в которой нет различия между душой и телом, и которая полностью определяет все устремления души и тела. Именно «Само» является той движущей силой, которая пересоздаёт человека и ведёт его к «Сверхчеловеку». Хотя Ницше и говорит, что человек должен быть «преодолен» и что он «лишь мост», эти слова можно понять как метафору, обозначающую преодоление человека внутри самого человека. Становление сверхчеловека происходит внутри каждой личности и за счёт её глубокой творческой энергии, укорененной в её «Само» - в потенциальной бесконечности бытия, не знающей ограничений.

Однако возникает естественный вопрос: можно ли понимать сверхчеловека в качестве категории, применимой только к будущему состоянию человека и никаким образом не подходящей к нему в его нынешнем состоянии? Если в будущем человек и сможет раскрыть своё значение в качестве абсолютного центра Бытия, то, очевидно, это значение не сможет прийти к нему извне. Оно должно всегда присутствовать в нём. Выходит, что отличие того состояния человека, в котором он пребывает сейчас, он состояния сверхчеловека заключается «лишь» в том, что в последнем состоянии он раскрывает своё подлинное значение, переводит его из формы потенциальности в форму актуальности.

При такой интерпретации философии Ницше нетрудно увидеть её близость к философии Ф.М. Достоевского. Особенно заметным совпадение взглядов двух мыслителей становится в той работе Ницше, которую не без оснований считают написанной под впечатлением от образов Достоевского, - в «Антихристе». С одной стороны, мы находим здесь обычные для самых известных работ Ницше утверждения, заставляющие говорить о его «антигуманизме». С другой стороны, кульминацией работы Ницше является его обращение к личности Иисуса Христа, и тут мы обнаруживаем удивительное изменение тона его суждений. Вместо осуждения, Ницше превозносит его и, по сути, превращает его в воплощение того самого «Сверхчеловека» о котором говорил в своих более ранних произведениях. Философ отделяет Иисуса от христианства и, осуждая второе, говорит, что никто не смог понять подлинного смысла проповедей Христа. Влияние работ Достоевского на Ницше становится очевидным, когда Ницше называет Иисуса «идиотом». Понятно, что это слово использовано здесь не в отрицательном, а в положительном смысле, скорее всего, в качестве прямой отсылки к роману Достоевского «Идиот», где им выведен образ «земного Христа», «идиота» князя Мышкина.

Всё, что далее Ницше ещё пишет об образе Иисуса Христа, ещё больше подтверждает это предположение - он интерпретирует его точно так же, как это делает Достоевский в историях своих героев - Мышкина и Кириллова. Для Ницше принципиальным является не соединение Бога и человека, а признание «Богом» внутреннего состояния самой личности, раскрывающей своё бесконечное содержание (достигнувшей высшей, конечной цели, сформулированной Ф.В. Ницше в своих ранних работах). В этом состоянии достигнутого, обретённого внутреннего совершенства, раскрытой абсолютности своего бытия, человек приходит к пониманию того, что не он подчинён природному бытию, а оно является «символом» и выражением абсолютности бытия личности.

Учитывая, что Ницше не только читал романы Достоевского перед началом работы над «Антихристом», но и конспектировал некоторые его фрагменты, логично предположить, что вышеизложенные мысли были навеяны Ницше именно образами основными героями произведений Ф. М. Достоевского.

ницше достоевский философия религия